ДНЕВНИКИ

Рано утром, перед отъездом на [аэродром] Charles de Gaulle.Все та же longue suite de journees radieuses, все то же солнце на парижских крышах. Вечером вчера у Чеснаковых с Репниным и Траскиным. Как всегда, чувство завершенного круга. Приезд. Отъезд. И еще один кусок жизни, претворенный в воспоминание…

Писал это в Париже. А вот – дописываю в Крествуде. Сейчас иду к вечерне в семинарию – погружаться в свою собственную жизнь… Кучи писем на столе…

Тетрадь IV МАЙ 1976 – МАЙ 1977

Среда, 5 мая 1976

Неприятности, отравляющие если не жизнь, то поверхность сознания: вызов на 19мая – проверка налогов; арест Н.О.; суета с постройкой дома в семинарии. Париж, по улицам которого я ехал вчера утром, уходит в даль, будто возвращает себе свое место. Но и – радость от пасхальной утрени, от поразительной красоты мая, солнце, цветущие азалии, легкость воздуха. Как сохранять и охранять эту радость, защищать ее от суеты, слов, дел?

Четверг, 6 мая 1976

Прочел "Journal d'un Innocent"1 (забыл имя автора) – своего рода исповедь педераста, книгу, которую очень хвалили во французских журналах. Чувство ужаса – не столько от совершенно отвратительного реализма описаний, сколько от своеобразного и страшного "мировоззрения", эту книгу пронизывающего. Преподносить эту унылую душную, абсолютно закрытую в себе одержимость как освобождение, этот зловонный тупик как какое-то торжество жизни – в этом есть что-то зловещее, дьявольское. А вместе с тем эта книга действительно символична – ибо она являет силу, степень одержимости в нашем теперешнем мире. Она пронизана ненавистью, каким-то экстатическим отрицанием.

Перелистывал в поезде два номера "Bulletin de St. Sulpice". В ответ на ту одержимость – серая скука рассуждений о "структурах" пастырского воспитания, невыносимого современного жаргона и полная растерянность, неуверенность, сомнение.

Наконец, вечером – проглядывал "Хранить вечно" Л.Копелева (солженицынского Рубина из "Круга первого"). После трех томов "Архипелага", в которых, кажется, сказано все, почти невозможно заставить себя вчитаться в эти 500 страниц, снова погружаться в этот мир произвола, арестов, искалеченных судеб, какого-то дьявольского, темного, бессмысленного "цирка".

От всего этого – усталость, раздробленность души и сознания, от которой спасаемся с Л. в прогулке по пустому, ночному городу.

Пятница, 7 мая 1976

"Grandparents Day"2 вчера в детском саду, куда ходит маленькая наша внучка] Анюта. Детский мир, радость от погружения в него.

1 "Дневник невиновного" (фр.).

2 "День бабушек и дедушек" (англ.).

"Прогулки с Пушкиным" Синявского. Книга, вызвавшая страшное возмущение у "старой эмиграции", как, впрочем, и его "В тени Гоголя". В Париже за ужином у Соллогубов только и было разговоров, что о Синявском и его преступном "развенчании" Гоголя и Пушкина. Читаю и думаю – чем вызвана эта бешеная реакция? Н.Струве сказал мне: "Он тронул нашего Гоголя". Теперь он "тронул" нашего Пушкина. Страшная потребность в иконе , в мифе , в незыблемом, окончательном каноне . Синявский ставит под вопрос икону, миф и канон, и это вызывает бешенство. Он очень талантлив и блестящ: но этого тоже не любят. Блеск у нас всегда под подозрением. Мы тяжеловесны и потому несвободны … Честно говоря, есть что-то несомненно ракитинское в Синявском, какая-то усмешка – циническая и самодовольная, какая-то распоясанность и отсутствие глубины…

Письмо от русского бенедиктинца о.Хризостома с восторженной благодарностью за "ответ Солженицыну".

Почти каждый день – исповеди.

Поразившая меня статья о Jimmy Carter:

"The other candidates speak to problems out of context; Carter deals with the context itself. And that context is nothing less than the Christian religion…"1.

По прочтении этой статьи – чувство: а вдруг?! А вдруг действительно в пустыне секуляризма что-то от Бога? И именно на это люди реагируют? Какая огромная, неожиданная радость, если это правда… На "гнилом" Западе, в "материалистической Америке"…

Воскресенье, 9 мая 1976

Все эти дни – настоящий паралич воли, полная неспособность за что-то взяться и, как спасение, – бегство с Л. в ресторан. Вчера перед Литургией – острое сознание, что все это распущенность, результат все разрастающихся поблажек себе. Как всегда, все время близки мы от такого вот распада, уныния… После обеда заставил себя написать два скрипта, буквально из-под палки. Понял один из источников "уныния" – отсутствие убежденности в том, что нужно писать. Ужас от разницы между что и как (что говорю и пишу и как говорю и пишу). Перечитывал свои главы о Литургии – в сущности то, очень немногое, что мне хотелось сказать, я уже, плохо ли, хорошо ли (скорее, по-видимому, плохо), сказал… A quoi bon2 повторяться? Я всегда с восхищением и непониманием смотрю на таких людей, как Солженицын, до конца уверенных в том, что они делают абсолютно нужное дело, пишут и т.д. Абсолютное наслаждение от книги Clavel'a "Dieu est Dieu, nom de Dieu"…