Читаем Дневники полностью

Приходила О. Д. Форш. Повторила свои рассказы о внучке, которая спрашивает,— трех лет,— о боге... и старуха очень рада этому обстоятельству (а, небось, сама и научила, не замечая того), восхищалась “Дядюшкиным сном” в МХАТ272, ругала М.Шагинян за то, что та “от абстракции” всех считает дураками и всех учит — заставляет перебирать картошку — “вместе с Караваи-хой273 делает карьеру — дамы патронессы, плакали, когда их принимали в партию, а перебирать картошку надо идти 2 км за город, я отказалась, вот бы мне на два года бесхлопотной жизни, я бы написала все, что знаю, никогда не летала, перед смертью — полетать, качки боюсь, вас очень люблю, люблю бывать у вас, в поезде ехать одной страшно, Екатерина Павловна рассказывала: утащили два чемодана, утащат последнее”. Вот так и говорит, делая ротик, как колечко — от молодости осталось кокетство. И говорит так правомочно, как будто от всей литературы... “Но, кто может похвастаться тем, что его поняли? Все мы умираем непонятыми. Это давно сказано устами женщин и авторов” (Бальзак — “История тринадцати”).— Николай Владимирович написал просьбу в “Известия” о выдаче артиллерийскому Училищу, где учится Борис, его приемный сын, бумаги. Курсанты пишут чернилами в исписанные до того карандашом тетрадки, или же карандашом в тетрадки, исписанные чернилами. А то и того нет. Для получения бумаги Борису обещали дать отпуск в Москву.

Вычитанная пословица: “Мир с ума сойдет — на цепь не посадишь”.

 

2. [III]. Вторник.

 

Из старых записей (которые выбросил): 1. Я иду мимо пивной. Бранятся двое пьяных баб. Одна другой кричит: “Ах, ты, гондола!” 2. На мосту. Впереди меня идут мужчина с женщиной. Он говорит ей: “Конечно, он хороший. Но, ведь физически он тебя обеспечить не может”.

Оттуда же: Еланская (актриса МХАТ), говоря со мной о “Любови Яровой” (Господи, рифма!), сказала: — “Роль плохая. Не знаю, что мне сейчас играть: то ли любовь к мужу, то ли нена-

276

висть, то ли что другое. Играть надо одно”. Замечание очень правильное.

Иду по Тверской. На углу, против Моссовета, стоят Ливанов, с заспанным лицом и желтыми (от грима) бровями, Кончаловский в бобрах и улыбающийся. Кончаловский говорит, указывая на Моссовет:

— Не пойму я никак, была на нем крыша?.. Ливанов говорит:

— Если вас волнует только эта одна проблема, я могу вас успокоить. Крыша была, но ее разобрали перед войной, так как решили надстраивать два этажа. Мы еще волновались: портят здание...

И мы все захохотали. Мимо идут женщины строгие, в ватных штанах, с лопатами на плечах. Тащат кто что может на плече. На ногах — “коты”. Лица сплошь немытые. И ко всему — сверкают золотые погоны командиров, как обещание — чем кончится война.

Заговорили о поляках. Нонче напечатана декларация польского правительства к нам, малоуважительный ответ на нее. Ливанов сказал:

— Тут взрослые не могут договориться, а тут еще дети, “под ноги лезут”. Говорю:

— До свидания, братья.

А Петр Петрович Кончаловский (так можно сказать только в двадцать лет):

— Подождите, Вс[еволод] В[ячеславович], постоим еще. Так приятно, оказывается, стоять на улице.

Прошел Тарханов, тоже с желтыми бровями: идет на заседание Моссовета. Толкнул, играючи, в бок Кончаловского и выразил опасения, что его выберут на заседании в какую-нибудь комиссию. Когда он отошел, Ливанов сказал:

— А больше всего боится, чтоб его в банно-прачечную не выбрали!

Сообщение о прорыве укрепленной немецкой полосы в направлении Новгород—Псков. Слухи, ходившие в последние дни, о нашем наступлении на севере, о взятии Ржева, Вязьмы и подходе к Смоленску, как-то косвенно, оправдываются.

Сегодня подморозило, но мало — градуса 3—4.

Много писем от наших, из Ташкента: Комка эмпирически опи-

277

сывает, что видит; Мишка подсмеивается и мечтает; Тамара приказывает Татьяне и, отчасти, мне.

 

3. [III]. Среда.

Иду гулять. Поднимаясь из-за болота на мост, увидел город на фоне серого вороха неба. Вижу — боже ты мой, а ведь здание Библиотеки Ленина выше всех! Выше Университета, Кремля... И похоже оно на книгу, поставленную ребром и весьма запыленную и давно не читанную.

Не знаю, потому ли что смотрел на Библиотеку, словно бы запыленную, и странный клочковатый рисунок домов, я вспомнил свои юношеские стихи. Написаны они под Блока, напечатаны были в одном номере газеты, единожды в жизни моей мной редактируемой, номере, который я сам набрал, сам весь написал и сам продавал (очень плохо), номере, не уцелевшем совсем! Пожалуй запишу эти стихи из газеты “Согры”, а то опять забуду:

“На улице пыль и ветер,

И треск колокольного звона.

Одно только я заметил —

Пронесли Чудотворную икону.

Две старушки, перекрестясь,

Оправили полушалки.

Город наш,— нищенский князь,—

Смотрит печально и жалко.

Мне ли в краю чужом,

Верить вчерашнему сну?

Я же давно пробужден.

Я же противлюсь ему!”274

Перепечатывал рассказ “Честь знамени”. В газете “Труд” напечатан мой очерк275, искромсанный, конечно. Писатель я, должно быть, с ворсом, да не в ту сторону — и не блестит, и не греет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное