Дневники

Город усиленно готовится к газовой войне. Приятель Татьяны, газист,— сказал, что так как против этих газов не действительны противогазы, то им приказано выводить население из зараженных пунктов. Было два случая подлета к Москве бомбардировщиков... И если к этому добавить слова Бажана, который приходил сегодня ко мне за книгами,— что немцы сосредоточили в районе Ржева 90 дивизий, то есть миллион, то настроение Москвы будет слегка понятно.

В доме — праздник. Татьяна, с большим трудом, достала мне калоши — огромные, блестящие новые калоши на красной подкладке, с приложенными суконными стельками!

Академик Ферсман предложил красить заводы естественной минеральной краской — тускло-зеленой, под цвет выцветшей зелени. Это происходило в прошлом году. Для пробы окрасили один завод. Но, оказалось, что краска эта излучает инфракрасные лучи, и немцы в ту же ночь разбомбили этот завод совершенно. Рассказывал это студент-геолог,— им пример привели на лекции. Я только не понимаю, как немцы разглядели эти инфракрасные лучи?

27.[II]. Суббота.

Статья для газеты “Труд” о заводе “Динамо”²⁷⁰.

Шел по улице, возбуждая у прохожих внимание своими новыми калошами.

Речь Александрова по радио в отделе “Слушай, фронт!” повторение сказанного другими. Особо стоит обратить внимание на подчеркивание, особое, отсутствия второго фронта и отсутствия разногласия между нами и союзниками, вернее не разногласия, а того, мол, что немцы зря запугивают большевизмом Европу. А может быть, действительно, большевизм Европе мало страшен? — По обрывкам газет — здоровье Ганди ухудшилось. Англичане, для престижа Империи, в такое опасное время вряд ли согласятся освободить его, да притом безоговорочно. А просьбу к индийскому правительству об освобождении подписал и член ЦК Компартии Индии. Запрос в Палате Общин о газовой войне: “Мы, англичане, зальем, в случае чего, города Германии газами”.— Весело, черт дери!

274

Предложение г[енерал]-м[айор] Вадимова, редактора “Красной звезды” — поехать в какой-либо освобожденный город²⁷¹. Я согласился. Он сказал, что поговорит в ЦК с Александровым, затем мне позвонят.

Татьяна шла с калошами мимо Арбатского рынка. Хотела купить клюквы. Смотрит, рынок закрыт. Спрашивает почему? А так как у нее в руке сверток, то к ней кинулись: “Хлеб? Продаете?” и сразу человек двадцать!

Да-с, прохарчились мы.

Есть чудесная пословица: “В драке богатый лицо бережет, а убогий — кафтан”. Так вот, я думаю, что мы, писатели, слишком много говорим о лице и мало о кафтане. И похоже, что читателей наших от писаний укачало так, что они ни лица, ни вида, ни слова нашего не понимают. Ой, тесны сапоги, надо б обменять, да где, у кого?

Днем, в газетах,— бои на прежних направлениях. Сейчас 10 часов вечера. Так как Александров должен говорить сегодня по радио о победах, то, возможно, его слова и будут подкреплены попозже, известием.— И попозже — нет.

 

28. [II]. Воскресенье.

Звонили из Ташкента. Наши выезжают 11-го. Стало быть, приедут недели через три.— Миша Левин видел генерала Рокоссовского, который осматривал противовоздушные обороны Москвы. Оный генерал командует, говорят, Западным фронтом. Дай бог, чтоб ныне он уже не защищал Москву, а гнал немцев прочь.

Сыро — оттепель. Прошел пять кварталов, почувствовал слабость и вернулся. Читал стихи Фета, Достоевского, Келлермана и кончил Бальзаком, а дрожжи внутри бродят да бродят. Уже пятый месяц в Москве. Кроме десятка статей ничего не сделано,— а живу! Со стороны подумать — легкая жизнь, бельведер какой-то, а просто, жизнь, как река, дает колено.

 

1 марта. Понедельник.

Аркадий, знакомый студент Татьяны, получил с фронта письмо от одной своей знакомой, тоже студентки. Она вышла замуж в Москве. Родила. То ли не понравился муж, то ли ребенок, как бы то ни было, она, добровольно, ушла на фонт. Здесь пришлось ей перевязывать раненного немцами ребенка. Она вспомнила своего,

275

пожалела и поклялась... казалось б,— вернувшись, воспитать как подобает ребенка, сделать его честным, добрым... Совсем другое! Она поклялась убить десять немцев. Убила четырех. А тут и ее убили.