Дневники

Ездили на склад кожи. Ружья. Очереди немцев. Идут несколько человек, подталкивая колясочку почти детскую, где наложены их вещи. “Некоторые уже улыбаются”. Озеро. Утки. Бьют по ним из штуцера. Движение остановилось. Крюков Владимир Викторович был в бригаде Пархоменко и получил от него перед смертью последние приказания: “Питались от хуторов, обозов не было, что есть на хуторе, то и пища. По хутору ходили люди: и не разберешь — свои это или чужие”.

Маршал любит, чтоб у солдат были щи с макаронами, но длинными. Крюков служил у него пять лет командиром полка в дивизии. “В старой армии о солдате заботились больше, чем теперь

320

иные” — “Я пришел по привычке на кухню. Хотя ходить туда бесполезно. Потребовал суп, съел кусок мяса”.

Они ехали с кухней.— “Смотрим: "Вроде не наши". Ну, я дружку говорю: — "Надо их атаковать". Атаковали. Взяли в плен немцев двенадцать, я — ездовой. Они идут впереди, а мы за ними. Дружка ранили в мягкое, он в лазарете, я отнес ему котлетку. Как иначе, я должен о нем заботиться, иначе назначат другого, а я к этому привык”.

Анекдот о том, как вахмистр обманул корпусного командира. Тот любил суп с перцем, а дивизионный без перца. Суп сделал без перца, но ложки намазал перцем.

Дачные домики современного строительства. Мебель бархатная, как у патриарха. Кино завалено приемниками, и горы ружей.

 

28/III.

Четырнадцать тысяч километров — по карте. Вчера взяли 14 человек, лейтенант. Монголы. Неказисты, марш по восемь часов, причем в окопах. Сдали на сборный пункт, отдыхают. Погрузили на эшелон 2.500 голов. Обедают в одном конце, в другом — обедают наши. Раздают солдатам ужин, и наши подходят — берут. От всех видов довольствия на 1 апреля отказались. Со своих баз оделим Смоленскую губернию — скотом, всем, чем можно.— Уборная — для немцев и для русских. Разница — сток для мочи.— Освобождено 50.000 советских пленных и граждан.— Охотились за козами, а вышли с белыми флагами немцы.— Комсомолец Сизов ходил по лесу, ему сдалась группа немцев в триста человек. Все вышли по сигналу “тревога”, вплоть до киномеханика. Особенности войны — враг в тылу. Замок Мекензена и сараи для военнопленных. Третья дивизия. Полк взял 2300 пленных немцев, (500 убил) и 5.000 голов крупного рогатого скота.

Борьба за Польцин: зажечь дома два-три, и с полного хода, на танках, огонь сплошной, “и немцы по сторонам, их уже позже ловили”. Так прорвались к Польцину. Эскадроны смешаны. На окраине людей не хватает. Пеший эскадрон. Эшелон приходит. “Ну, принимай! Раз пришел”. Дальше эскадроны не идут. У штаба людей много. Разобрали. В центр города — штаб. Свет в городе горит, заводы работают. Полковник Досовский.— До утра наловили полторы тысячи пленных, ночью не брали. 250 спешенных

321

всадников и танковый полк. Разведчики стянули у немцев кухню, целый день не ели. Едет на велосипеде майор, ответственный за оборону города. Сбили автоматом.

 

3/IV.

Возвратились в Бирнбаум. Ехали быстро. Города уже знакомые, сколь ни однообразны развалины, но и их запоминаешь. Телеграмма из газеты “Известия”: “Иванову привет из переулка”.— Почему-то неудобно написать, что из дома. Позавчера: завтрак в ДКА, подковой стол, генералы и офицеры корпуса, песенный и танцевальный ансамбли, речь Крюкова, где он хвалил каждого командира, а до этого сильно их исполосовал. Песенники два раза подряд пели “В долине Дагестана”. Офицеры требовали “Роз-Мари”. Еще накануне — почти весь день у полковника Игнатюка, где толстая фельдшерица подражала Рине Зеленой и пела какие-то песенки.

Белый дом под черепичной крышей. Немцы,— две женщины и сутулый мужчина с повязкой,— украшают дворик, обнесенный проволочной сеткой, цветами, даже на бомбоукрытии посадили цветы. Солдаты, их охраняющие, пытаются учить немецкий язык.— Дорога: кони с уздечкой, поросенок в поле ест овес, трупы коров, корова, застрявшая в канаве, окопы в песке, укрепленные кольями.

Дождь, серое небо, сосна и темные деревья, вкруг дороги. Прошел поляк, в жилете, пальто, под руку с дамой. Затем Варта, длинный деревянный мост,— и наш дом, с железными украшениями внутри: железная люстра, зеркало в железной раме, изразцы тоже в железной раме и даже пианино и то кажется железным, круглый стол, покрытый красной материей.— В АХО получил продовольственную карточку (заплатил за нее триста рублей) и тут же разговор: нужно три метра сукна, чтобы покрыть где-то стол, брали красное — не подошло, а зеленого есть только три семьдесят пять, то есть на семьдесят пять сантиметров больше. Кладовщик отрезать не хочет: “Бери все”, а посыльному тоже лишнего не надо. Лейтенант, выдававший ордер, долго думал, и наконец, виновато, сказал посыльному: “Придется тебе взять, на кой черт нам эти 75 сантиметров!” Мне вспомнился разговор с Крюковым: корпус хотел на своем подсобном хозяйстве засеять 7.000 гектаров — “В деревне все работали на помещика, здесь и остались”. Охота. Мо-

322