Дневники

Сегодня же, оказывается, Корнейчук был у еп. Николая, “экзарха Украины”, как он сказал. В декабре исполняется 25 лет Украины советской. Он договаривался, чтобы организовать молебен по случаю освобождения Украины. Ливанов, еще не сориентировавшись, видимо, засмеялся. Корнейчук остановил его движением руки и сказал:

— Епископ Николай очень почтенный человек. У Ливанова глаза на лоб полезли.

— Ну, ну — только и мог сказать он.

До прихода Корнейчука жена Ливанова рассказывала о светской жизни. Есть какая-то грудастая дамочка. Она пришла к ним в номер, села на диван и сказала:

— А напрасно МХАТ приехал сюда. Он хочет нас загнать на задворки? Думаете, И[осифу] В[иссарионовичу] неизвестно, что мхатовцы продавали получаемый картофель на базаре? Ему все известно.

Каплер одевает шубку...

— Мне известно. Мне Вася²⁰⁰ говорил.

201

Сидевший у них журналист-фронтовик написал на афише — “Болтун — помощник шпиону”. Они ехали через город в машине — “гоном” после двух часов. Раздавались свистки. Кинооператор гнал. Около гостиницы кинооператор сказал: “Выскакивайте, а я погоню”.

Пьяный Ливанов стоял, шатаясь, в дверях и кричал — “До свидания”, а жена его тащила в гостиницу. Какие-то темные фигуры уже бежали к ним.

 

21. [XI], суббота — 22. [XI]. Воскресенье.

Вечером были у Бажанов, здесь же в гостинице. Жена рассказывала о трехмесячном, непрерывном бегстве — “И всюду устраивались”. К сожалению, выпили столько водки, что трудно запомнить, о чем мы говорили, а говорили долго — почти до утра. В воскресенье никуда не выходил, читал “Логику”. Ник[олай] Владимирович поправляется. Жена Б[ажана] потеряла родных.

В десять — поразительное сообщение о нашем наступлении в районе Сталинграда. Повреждено 18 немецких дивизий, 13 тыс. пленных, свыше 300 орудий. По гостинице начались телефонные звонки, поздравления... Ночью, в постели, я подумал — снега еще мало, холодно — удачная погода для наступления? Или же это — демонстрация для того, чтоб оттянуть силы с другого фронта, где наступают немцы.

 

23. [XI]. Понедельник.

Утром приходили покупатели, по рекомендации Вирты, инженер и зав. транспортным отделом какого-то завода. Они покупают наш автомобиль. В промежутке, пока Тамара торговалась, зав. транспортом,— весь завод, оказывается, эвакуирован из Ленинграда в Коломну,— рассказывал о голодном городе — “1.500 тыс. умерло. Лежали штабелями в сараях. Конюшни превращены в морг. Пять суток сотни грузовиков возили в яму. Индивидуально не хоронили. Хоронили по нарядам. И вот в этом городе живет шестидесятилетний инженер — профессор, премированный Правительством машиной. У него отнял машину предисполкома района, где профессор живет. Профессор написал Сталину. Машину приказали вернуть. Тянут. Тогда старик послал телеграмму Сталину. Смяли зав. транспортом, еще каких-то людей, и старик получил, наконец, машину. Он ее ремонтирует и говорит: “Что

202

наделали с машиной, что наделали, негодяи, испортили”. Написал статью “Наступления продолжаются” для “Известий”²⁰¹.

У Ник[олая] Влад[имировича] опять, с утра, поднялась температура: 39 с утра.

24. [XI]. Вторник.

Сидел вечером Бабочкин. Он прилетел из Ленинграда, а завтра отправляется в Ташкенте “В Ленинграде — хорошо. Дают хлеба достаточно, паек лучше чем в Москве, но есть какая-то категория людей, которая истощена и обречена на гибель. Я не знаю почему это, может быть, закон природы, но дистрофиков — истощенных ненавидят. В вагоне ругаются: "Эх ты, дистрофик!" Я был в Колпине. Городка нет. Развалины. Спускаешься в подвал. Там — советское учреждение. Барышня ведет к товарищу Иванову. Толстомордый, со сверкающими зубами человек, говорит — раньше нас Ленинград обижал, у них дачи были, они вели асфальт в Детское и Петергоф, а теперь мы асфальта добьемся. Заводская труба в Колпине насквозь пробита в трех местах и стоит на ней наблюдательный пункт. В "Асторию" пришла актриса, два года назад была красавица, из-за нее повесился человек, теперь вывалились зубы, развалина. Я кормил ее. Ленинград в самом узком месте отстоял Ижорский батальон рабочих. Они держали это место девять месяцев. И теперь позади переднего края обороны посадили овощи: "Овощами мы обеспечены, 100 тонн соберем, но картошки нет, лето было холодное".

Когда в Смольном посмотрели нашу картину, директор Пути-ловца сказал: "Ну что вы там какую-то муру снимаете? Вот вам пример, как мы жили,— звоню утром в гараж — нужна машина. Не отвечают. Звоню без пользы полчаса. Пошел сам. Горит печка. У печки кто греет руки, кто ноги, а кто просто дремлет — шоферы — да вы что, мертвые? — кричу. Они, действительно мертвы".

В Александрианку, зимой, собрались уцелевшие актеры. Спали, лежали. Наиболее слабые были в котельне, где всегда теплее”.

Один актер сказал Бабочкину: “Из сорока я один уцелел”.

Знакомые девушки — едят хорошо, водки пьют по 250 грамм, колют дрова. Жалеют, что нет пистолетов. Зачем? Пришел квартальный, сказал — из вашего дома ракеты шлют. И девушка ска-

203