Дневники

Завтра уйду из гостиницы, где я прожил два месяца — ровно, так как приехал в Москву 26-го. А сегодня Рождество, 9 часов вечера, сижу в комнате один, выпил кофе и даже ознаменовал праздник тем, что съел два куска сахару. На душе томление — по ребятам, по Ташкенту, по глупой и неустроенной жизни, по желанию писать, и по желанию печатать, а печатать я могу только статьи, которые мне писать скучно. На дворе мороз, градусов 10 не больше, вообще зима снежная и мягкая, мальчишки катаются на салазках, так как подметки у мальчишек рваные, то у них проволокой подмотаны куски шинельного сукна. В столовой разговоры о лимите и водке, да о табаке, вонюче, грязно; из рупора непрерывно несутся аплодисменты. Матовый шар с медным поясом, похожий на глобус, свисает с потолка.

Позавчера был Б. Д. Михайлов. Он сказал:

— Обстановка так сложна, что можно предсказать события разве за два месяца. Ну вот. Например, Америка хочет «дарланизировать» Европу…

И, не предсказал и на два дня. Дарлана уже нет.

26. [XII]. Суббота.

Перетащился из гостиницы домой — «на Лавруху», — и вдруг почувствовал, что такое тишина. По переулку словно никто не ходит, не говоря о том, что автомобилей нет и в помине. На лестнице тоже шагов не услышишь. Телефон испорчен — можно звонить от меня, а ко мне нельзя. Чувствую себя от этой тишины не по себе, — а я и не замечал, мне казалось, что в гостинице тихо.

В «Гудке» обещали к понедельнику сообщить, — через своего ташкентского корреспондента, — что с моими детьми.

27. [XII]. Воскресенье.

Весь день укладывал книги, смотрел старые журналы, в минуты отдыха «Русский вестник» и «Отечественные записки». Я в валенках, данных мне Ник[олаем] Вл[адимировичем],— терпеть холодок можно, только, опасаюсь, что долго сидеть за письменным столом будет трудно, замерзнешь.

Вечером, зав. лит. частью «Учительской газеты» привел учителя Балабая, убившего 65 немцев. Он рассказывал менее ярко, чем «генерал Орленко», но все же, любопытно, потому что это человек обыкновенный, рядовой. Читал то, что надо читать, мнения о прочитанном имеет простые, дневник его, который он мне показал, украшен открытками, рисунками, вырезанными из журналов, переписанными стихами, «Жди меня»^{367} подчеркнуто несколько раз, лозунгами, он спокойно описывает природу, погоду и что сделано. Он читал мне отрывок из дневника и очень оживился, когда стал рассказывать о том, как убивал немцев кинжалом.

Отправил 1-ое письмо к Тамаре. Отмечаю красным, чтобы правильно вести счет.

28. [XII]. Понедельник.

Телеграмма из Ташкента: «Болезнь идет нормально, не беспокойся». У кого? И что значит нормально? Хотя бы написали какая температура. — Послал второе письмо. — Очень устал, — от вчерашнего разговора с партизаном. Ехал на метро. Какие странные лица на эскалаторе! Сосредоточенные, острые, — очень похудевшие. Одни говорят, что хлеба с января прибавят, другие — убавят. Вряд ли прибавят. Глядел на очередь. Надо будет сделать две-три записи очередей. — Ходил утром на учет, принимающий, молодой паренек, был удивительно любезен, — расспрашивал — когда приедет Погодин. Оказывается, он жил у него на даче.

29. [XII]. Вторник. — 30. [XIII. Среда.

Вторник — сидел дома, перебирал книжки. Подписал договор с «Гудком».

В среду написал статью для «Гудка», в новогодний номер^{368}. Но, бог их знает, — небось, на них не угодишь.

Получил телеграмму от корр[еспондента] «Гудка». — «Дети писателя Всеволода Иванова Вячеслав и Михаил поправляются. Чувствуют себя хорошо. Дома все в порядке. Просят отца телеграфировать». Весьма порадовался телеграмме.

Вечером пересматривал письма, рукописи. Много рукописей выбросил — и своих, и чужих. Письма разных авторов уничтожил совершенно. Огромное количество чепухи и дряни. Перечитываешь и нападает тоска, и думаешь, что ты бездарен совершенно. Полное отсутствие связи и формы.

Библиотеку совершенно привел в порядок. Оказались лишними только поэты. Наверное, подарю их И. Н. Розанову.

Новый год, думаю, провести один. Не хочется идти, ни в гости, ни, тем более, приглашать к себе. Да и чем я буду угощать гостей? Хлеба, и того не хватает мне.

31. [XII]. Четверг.

Написал статью «Учитель из отряда ген. Орленко» для «Учительской газеты»^{369}. Затем пришел обедать, затем пошел на рынок, чтобы купить Мане шоколад к Новому году. Грязная, с вытаращенными глазами, озлобленная толпа. Ну, и, конечно, цены тоже с вытаращенными глазами. Вместо шоколадки, которой, конечно, купить не мог, нашел круглую — как позже выяснилось — редьку. Я ее принял за брюкву, — и купил: 40 руб. кило. Вернувшись домой, заснул на часок, а теперь жду 8–9 часов, чтобы пойти в гости к Бажану и Корнейчуку. Тема разговоров в Клубе писателей — уменьшающиеся каждый день порции. Сегодня за 10 руб. дали — кусочек семги, тарелку жидкой молочной лапши и пластинку сала, поджаренного с пюре из мерзлого картофеля, да еще стакан компоту. Впрочем, через год, говорят, и это будут вспоминать, как чудо.