Дневники

Будет еще борьба. Господи! Спаси Россию. Спаси, спаси, спаси. Внутренне спаси, по-Твоему веди.

В 4 ч. известие: по Вознесенскому едет присоединившаяся артиллерия. На немецкой кирке пулемет. Стреляет в толпу.

Пришел Карташёв, тоже в волнении и уже в экстазе (теперь не «балет»!).

– Сам видел, собственными глазами. Питиримку повезли! Питиримку взяли и в Думу солдаты везут!

Это наш достойный митрополит, друг покойного Гриши.

Войска – по мере присоединения, а присоединяются они неудержимо, – лавиной текут к Думе. К ним выходят, говорят. Знаю, что говорили речи Милюков, Родзянко и Керенский.

Контакт между Комит. и Советом р. деп. неуловим. Какой-то, очевидно, есть, хотя они действуют параллельно; например, и те и другие – «организовывают милицию». Но ведь вот: Керенский и Чхеидзе в одно и то же время и в Комитете, и в Совете. Может ли Комитет объявить себя правительством? Если может, то может и Совет. Дело в том, что Комитет ни за что и никогда этого не сделает, на это не способен. А Совет весьма и весьма способен.

Страшно.

Приходят люди, люди… Записать всего нельзя. Они приходят с разных концов города и рассказывают все разное, и получается одна грандиозная картина.

Мы сидели все в столовой, когда вдруг совсем близко застрекотали пулеметы. Это началось часов в 5. Оказывается, пулемет и на нашей крыше, и на доме напротив, да и все ближайшие к нам (к Думе) дома в пулеметах. Их еще с 14-го Протопопов наставил на всех высотах, даже на церквах (на соборе Спаса Преображения тоже). Александро-Невский участок за пулемет с утра подожгли.

Но кто стреляет? Хотя бы с нашего дома? Очевидно, переодетые – «верные» – городовые.

Мы перешли на другую половину квартиры – что на улицу. Но не тут-то было. Началось с противоположного дома, прямо в окна. Улица опустела. Затем прошла вооруженная толпа. Часть ее поднялась наверх, по лестнице, искать пулемет на чердаке. Весь двор в солдатах. По ним жарят. Мы меняли половины в зависимости, с какой стороны меньше трескотня.

Тут же явился Боря Бугаев из Царского, огорошенный всей этой картиной уже на вокзале (в Царском ничего, слухи, но стоят себе городовые).

С вокзала к нам Боря полз 5 часов. Пулеметы со всех крыш. Раза три он прятался, ложился в снег, за какие-то заборы, путаясь в шубе.

Боря вчера был у Масловского (Мстиславского) в Николаевской академии. Тот в самых кислых, пессимистических тонах. И недоволен, и «нет дисциплины», и того, и сего… Между тем он – максималист. Я долго приглядывалась к нему и даже защищала, но года два тому назад стало выясняться, что эта личность весьма «мерцающая». Керенский даже ездил исследовать его «дело» на юг. Почему-то не довел до конца… Внешнее что-то помешало. Но из организации м.д.[29] его исключили, ибо достаточно было и добытого.

А бедный Боря, это гениальное, лысое, неосмысленное дитя, – с ним дружит. С ним – и с Ивановым-Разумником, этим, точно ядовитой змеей укушенным, – «писателем».

В 8 ½ вечера – еще вышли «Известия». Да, идет внутренняя борьба. Родзянко тщетно хочет организовать войска. К нему пойдут офицеры. Но к Совету пойдут солдаты, пойдет народ. Совет ясно и властно зовет к Республике, к Учредительному собранию, к новой власти. Совет – революционен… А у нас сейчас революция.

Сидим в столовой – звонок. Три полусолдата, мальчишки. Сильно в подпитии. С ружьями и револьверами. Пришли «отбирать оружие». Вид, однако, добродушный. Рады.

Звонит Пети. В посольствах интересуются отношением «Временного правительства» (?) к войне. Жадно расспрашивал, правда ли, что председатель раб. совета Хрусталев-Носарь.

Еще звонок. Сообщают, что «позиция Родзянко очень шаткая».

Еще звонок (позднее вечером). Из хорошего источника. Будто бы в Ставке до вчерашнего вечера ничего не знали о серьезности положения. Узнав – решили послать три хорошо подобранные дивизии для «усмирения бунта».

И еще позднее – всякие кислые известия о нарастающей стихийности, о падении дисциплины, о вражде Совета к думцам…

Но довольно. Всего не перепишешь. Уже намечаются, конечно, беспорядки. Уже много пьяных солдат, отбившихся от своих частей. И это таврическое двоевластие…

Но какие лица хорошие. Какие есть юные, новые, медовые революционеры. И какая невиданная, молниеносная революция. Однако выстрел. Ночь будет, кажется, неспокойная.

P.S. Позднее, ночью

Не могу, приписываю два слова. Слишком ясно вдруг все поднялось. Вся позиция Комитета, вся осторожность и слабость его «заявлений» – все это вот отчего: в них теплится еще надежда, что царь утвердит этот комитет как официальное правительство, дав ему широкие полномочия, может быть, «ответственность», – почем я знаю! Но еще теплится, да, да, как самое желанное, именно эта надежда. Не хотят они никакой республики, не могут они ее выдержать. А вот, по-европейски, «коалиционное министерство», утвержденное Верховной Властью… – Керенский и Чхеидзе? Ну, они из «утвержденного»-то автоматически выпадут.