Дневники Берии

Мы прилетели из Парижа накануне и остановились в отеле под именем четы Форстеров. Борис уже перевел небольшую сумму денег из швейцарского банка на мой лондонский счет, и я расплатился с долгами, ожидая новых финансовых поступлений после выхода книги и окончательного расчета с издательством.

Татана прекрасно справилась со своей ролью. Была сдержанна, скромна, почти не прикасалась к пище. Туманно отвечала на вопросы Смоллета. Я даже побаивался, что ему неинтересно и решил ускорить события:

— Ты слышал о дневниках Берии, Фрэнк, которые попали в руки американцев?

— Конечно!

— Так вот — Татана знала Берию, то есть у нее была с ним встреча. Пренеприятная встреча. — Я повернулся к Татане, та потупила взор, умоляюще сказала:

— Пожалуйста, не надо. Это было так ужасно…

Я положил свою руку на ее плечо:

— Дорогая, ты не хочешь об этом говорить?

Она сказала через силу:

— Это, наверное, важно?…

Взглянула на Смоллета.

— Лучше ты расскажи обо всем, Том. Я не могу, даже теперь, по прошествии стольких лет…

Я кивнул.

— Я все расскажу, Фрэнк, так как это в интересах правды. Но при одном условии: никто не должен досаждать Татане. Завтра она уедет, и у тебя единственная возможность с нею побеседовать — сейчас. — Я поведал Смоллету историю Татаны. Когда же я дошел до детального описания происшедшего в квартире Берии на Малой Никитской, Татана извинилась и ушла в туалет.

Я закончил рассказ тем, как разделались с ее отцом, и Смоллет воскликнул:

— Ей богу, Том, ты зря ушел из журналистики! Однако, какие доказательства ты можешь представить?

— Какие могут быть доказательства? Ты же не думаешь, что девушка может такое о себе сочинить?

Смоллет прищурился:

— Слушай, старик, какая ей от этого выгода? Или тебе?

Я помедлил. Совсем не плохо, если Смоллет будет думать, что мы преследуем корыстные цели.

— Я-то не очень заинтересован, а ей, бедняге, сотня-другая не повредит.

Смоллет нахмурился.

— Я должен сначала переговорить с моим редактором. Возможно, он захочет с нею встретиться. Ведь надо это как-то доказать.

— Давай посмотрим на это с другой стороны, — сказал я. — Как утверждает американский издатель, эти дневники напичканы описанием сексуальных приключений Берии. И всем известно, что он любил молоденьких девочек. Возможно, в дневниках есть и этот эпизод.

Смоллет уставился на меня хитрыми глазами.

— А ты, случайно, не читал эти дневники? Как я понимаю, ты ездил в Будапешт не для того, чтобы побывать на вечеринке Фланагана? А для чего ты встречался с венгерским поэтом? Не для того ли, чтобы получить от него кое-какие материалы и перевезти их на Запад?

— Оставлю это без комментариев, Фрэнк.

Татана возвратилась к столу и молча села. Смоллет обратился к ней:

— Татана, могли бы вы встретиться с моим редактором? Он очень тактичный и понимающий человек. Насколько мне известно, вы нынче собираетесь уехать?

После некоторых уговоров Татана согласилась.

* * *

Редактор оказался спокойным, даже застенчивым человеком. Он отнесся к ней с большим сочувствием, и ее история его взволновала. Она согласилась на фотографию, и было решено, что ее рассказ напечатают после публикации дневников, которая, как редактору стало известно, состоится недели через две. Он заключил с Татаной контракт, согласно которому она получит гонорар в пятьсот фунтов при условии, что никому больше не расскажет об эпизоде с Берией.

Татана была в хорошем расположении духа и вечером пригласила меня в ресторан.

Часть шестая

Перехитрить хитреца вдвойне приятно.

Жан де Лафонтен

Запись шестая

Москва, февраль 1953 г.

Вчера Хозяин пригласил на субботу в Кунцево. Не сказал зачем, но похоже хочет возобновить старую традицию трапезничать в тесном кругу. Может, прощальный вечер? Георгий М. говорил, что он тяжело болен.

Сначала хотел отказаться, но не решился. На всякий случай приказал Надорайя прислать моих мальчиков.

Тем временем у меня созрел план, который я доверил Рафику, зная, что он унесет его в могилу. Я сказал ему, что Хозяин арестовал единственного человека, который может его спасти — кардиолога Виноградова. С другой стороны, всем известно, что мы, грузины, вопреки природе, можем жить очень долго, до ста лет и дольше. И хотя Сам чувствует себя неважно, нет гарантии, что это конец. Потому считаю, что наша надежда — это Лукомский. Как член Медицинской Академии он избежал ареста, но всякое может случиться.

Я приказал моим людям схватить профессора и доставить к Рафику. Лукомский трясся от страха. Я предложил ему французского коньяка, и он немного пришел в себя. Я тут же приступил к делу.

«Он серьезно болен, — сказал я. — Но может прожить еще месяц-другой и за это время натворить дел. Поэтому, товарищ профессор, перед вами простой выбор: либо вы помогаете мне, либо ждете, пока он нас сотрет в порошок. Вы специалист по заболеваниям сердца и вы знаете, что он пьет, и потому, надеюсь, у вас не будет особых трудностей».