Дневники чудовища. Освобождая души

— Место должно быть спокойное, где ее не потревожат или не подумают искать. Может быть, заброшенный подвал или отдельно стоящее здание, — продолжал излагать свои предположения погруженный в размышления Беркович, не слушая следователей.

Из-за большого числа народа в квартире было шумно и душно. Уставшие следователи вышли на улицу глотнуть свежего воздуха, набраться сил и полюбоваться июньским теплым вечером. Происходящая во дворе дома убийцы суета привлекла внимание не только репортеров, которые уже понаехали, но и местных зевак. Слышался собачий лай. Мелкая дворняжка, беснуясь, кидалась в ноги, невзлюбив полицейских, порываясь их укусить. Собачонку на руки подобрала старушка, но это не успокоило пылкий нрав животного. Она не унималась даже на руках хозяйки и продолжала звонко лаять, раздражая окружающих.

— Я пристрелю сейчас эту собаку, — злился Мухин.

Максим пытался сосредоточиться, но тявканье псины сбивало с мыслей. Он сам подошел к старушке и протянул собаке руку ладонью вверх. Шавка, обнюхав его, умолкла, прижавшись к хозяйке в испуге, почуяв зверя сильнее себя.

— Сынок, а что случилось-то? Поди, беда большая, если полицейских полдвора. Ой, кого-то убили? — спросила в ужасе всем известная в округе баба Маня.

— Нет, — подружившись собачонкой, Максим гладил ее, а та покорно позволяла ему это делать.

— Значит, ищете кого-то? — все продолжала вынюхивать баба Маня.

— Ищем.

— Сынок, ты только расскажи, что случилось-то?

— Это тайна следствия. Вы здесь живете?

— Нет, несколькими этажами ниже. Но я про всех все знаю.

— Прямо так всех знаете. А Владиславу Назарову?

— Владочку из восемьдесят четвертой квартиры? — воодушевилась баба Маня.

— Да.

— Конечно, знаю. Вы, наверное, мать ее нашли?

— Нет.

— Поди, влипла девка в историю?

Максим кивнул. Недоумевая в неведенье, баба Маня сгорала от любопытства, ей не терпелось выведать, в чем дело, но майор Медведев не поддавался ее расспросам. Максим не уважал сплетниц и доносчиков, но такие люди были кладезем полезной информации для расследования преступлений. Порой они знали такие факты, которые лучшему следователю не удавалось выяснить, и являлись неотъемлемой составляющей его работы.

— Не поверю, чтоб Влада, милейшее создание, что-то натворила. Она мухи не обидит. Несчастное дитя, — продолжала говорить бабка.

Максим сдержался и не стал развеивать ложное мнение бабки о Назаровой, которая подозревается на данный момент в серии убийств. Он только спросил:

— Почему несчастная?

— Отца Влада не знала и никогда не видела. Мать ее — учительница начальных классов. Дети ее обожали, и она их. А вот свое дитя нет. С дочерью обращалась как цербер. Власть над девочкой имела колоссальную, Влада боялась ее панически. Я Владочку маленькой еще помню, миленькая такая. Всегда чистенькая, опрятная, послушная девочка. Хорошо училась, в люди выбилась, медсестрой работала, сейчас массаж делает, хвалят ее очень. Я все про всех знаю.

— Где она сейчас? Откуда вам, наверное, не знаете? — спросил Медведев, используя момент. Он понимал, за какую ниточку тянуть, чтоб болтушка вроде бабы Мани, не понимая сама, рассказала все, что нужно. — Жаль, это вопрос жизни и смерти.

— Я все знаю, — возмущалась баба Маня, которую зацепило недоверие следователя. — В гараже сидит. Как Владе исполнилось восемнадцать лет, она договорилась и сняла гараж, там она и пряталась от матери. Поди, мать била девку. Та придет ее искать, а Влада ей не открывает, так и уходила ни с чем.

Медведев воодушевился новостью, жестом руки он подозвал коллег.

— Повторите, где Назарова?

— Да в гараже прячется. Здесь неподалеку гаражный кооператив. Их сносить собирались, да все никак. Я же говорю, все знаю, — сказала баба Маня, довольная собой, видя заинтересованные лица следователей.

29. Материнское сердце

По правилам роддома, где находилась Ника, пребывание матери и дитя в первые сутки после родов было раздельным. Новорожденных забирали в детскую комнату, давая отдохнуть и набраться сил роженицам после родов. В строго отведенное время детей приносили в палату для кормления и ухода за ними.

Ника не могла отвести глаз от малышки, любуясь ею, она рассматривала каждую часть, каждый миллиметр крошечного тельца. Она бесчисленное количество раз перебрала все пальчики, потрогала реснички, бровки, пухлые губки и щечки. Она прижимала дитя к груди, вдыхая уникальный, ни с чем несравнимый запах ребенка, нежно проводя рукой по рыжим волосам.

Ника стала другой, что-то поменялось внутри нее. Эти приятные, новые для нее ощущения, которым она не могла дать точного названия, переполняли ее душу. В сердце была умиротворенность, разливающаяся теплой струей до кончиков пальцев ног и макушки головы. Ей не хотелось расставаться с ребенком ни на секунду, но период совместного времяпрепровождения вышел.