Дневники Энди Уорхола

Виктор сказал, что Хальстон пытался дозвониться до меня, чтобы пригласить на благотворительную акцию, которую сегодня вечером устраивает Лиз Тейлор Уорнер в пользу Джона Уорнера. Лиз растолстела, но все равно очень красивая. Чен, ее секретарша, на этом мероприятии была, а самого Джона Уорнера не было. Лиз расстроилась, что вечеринка не удалась. Хальстон сказал ей, что он бы ей просто-напросто подарил десять тысяч долларов, если бы знал, что за весь этот вечер она сможет собрать лишь такую сумму. Какой-то дерматолог, с которым я познакомился в Калифорнии три года назад, заговорил там со мной и поведал мне, что трахается целыми днями, может кончить семь раз подряд. Не пойму, зачем ему было нужно все это рассказывать именно мне. Он спросил меня, сколько мне лет, и я сказал: «Тридцать пять», а он ответил, что выгляжу я на сорок пять. Он сказал [смеется], что если я буду у него лечиться, тогда смогу выглядеть как «обычный тридцатипятилетний мужчина», потому что он будет заниматься питанием и всем таким прочим. А-а, вот оно что: он, наверное, потому мне рассказывал, что так много трахается, чтобы я понял, что и я смогу кончать семь раз подряд, если буду у него лечиться. Наконец Алин Францен, которая руководила всем этим мероприятием, решила начать свой аукцион, но только никто из пришедших не собирался ничего покупать – на всех были самые маленькие драгоценности, те, что можно прикупить у Булгари или где там еще. Алин сказала: «Вот моя картина, я сама ее написала, от всей души, – ну, кто хочет предложить за нее какую-нибудь цену?» И все молчали, никто вообще ничего не предложил. Наконец Лиз толкнула меня и сказала: «Ну-ка, давай, предлагай цену», и я ответил, что не буду, потому что я собирался торговаться за два билета в «Студию 54», и тогда Лиз воскликнула: «Ну ладно, тогда я ее куплю», и Алин сказала: «Ах, нет, Лиз, ни в коем случае», и бросилась на пол, принялась рыдать, устроила такую комедию, что секретарша Лиз, Чен, заявила, что картину эту купит она, и тут Лиз закричала: «Нет, Чен, ни в коем случае, у тебя же вообще нет денег». Ли Грант выставила на аукцион два зуба, похоже из фарфора, за два доллара. Я же говорю тебе, там никто ничего не собирался покупать. Вот бедняга эта Лиз. А Алин сказала: «Эх вы, богатеи, какие же вы дешевки». Тут встал Джон Кэбот Лодж и произнес целую речугу, очень странную, потому что говорил о «красной угрозе», о «врагах», прямо чума какая-то. Потом Хальстон и Лиз договорились встретиться позже у него в доме.

Ну, мы с Хальстоном вместе отправились к нему домой. Лиз прокралась к нему несколько позже, он дал ей немного кокаина, она забалдела, повеселела. Я сказал ей: «Понимаешь, у тебя осталось девять дней до выборов, тебе нужно по-настоящему взяться за дело, тебе нужно разговаривать с неграми». Я сказал еще: «Все эти дамские штучки – это никак не поможет». А она только отвечала: «Ох, божебожебоже…» И я ей сказал: «Послушай. Если ты проиграешь выборы и оставишь своего мужа, я бы хотел, чтобы ты сыграла на Бродвее роль Трумена Капоте». Тут она расхохоталась и вошла в раж – даже попыталась было изобразить, как разговаривает Трумен, но так и не смогла вспомнить, как именно он это делает.

Потом мы с Виктором пошли на кухню, и я под столом скормил Линде картофельные чипсы, хотя этого не полагается делать, но это было так весело, а Хальстон с Лиз сидели и разговаривали по душам в другой комнате, и он позже передал мне, что, как она сказала, Джон Уорнер ее вообще не трахает. Я сказал ей: «Элизабет! – ведь ее имя действительно Элизабет. – Элизабет, было бы так здорово увидеть тебя в Белом доме». А она такая славная, ответила: «Да что ты, я просто хочу быть женой сенатора. Ну разве можно себе представить – чтобы я да в Белом доме? Мало того, что еврейка, так еще в седьмой раз замужем».

Воскресенье, 29 октября 1978 года

Проснулся – а на часах 10.30, хотя на самом деле было только 9.30. Сегодня перевели часы на зимнее время.