Дневники голодной акулы

Еще один, два, три, четыре люксофага, изгибаясь и корчась, вытянули свои примитивные концептуальные тела сквозь огромные темные очки Никто. Последовали пятый, шестой, седьмой и восьмой — завиваясь в кольца, они выдергивались из его лица. Я начал отступать к сводчатому проходу, но Никто внезапно и быстро зашагал к краю освещенного круга и — топнул ногой по одному из моих диктофонов.

— Нет! — И это слово, и воздух, его сопровождавший, вырвались из меня, словно из ствола револьвера.

Никто снова впечатал свой тяжелый каблук в маленький пластмассовый корпус, и тот треснул, раскололся и разлетелся на части. Тошнотворный шар миног, крутившихся вокруг мистера Никто, ударялся о невидимую преграду и подскакивал, меж тем как концептуальная петля ослабевала и сходила на нет. Тогда шар распался, и люксофаги устремились на меня мокрым черным градом угрызений и страхов. Но когда была покрыта половина расстояния, с ними случилось что-то неладное. Они петляли и путались в безумной пляске, прежде чем исчезнуть сквозь потолок, стены, пол и жалюзи. Один помчался обратно к Никто, описал вокруг него две торопливых петли и с паническим всплеском взвился к изломанной полоске света вверху. В мгновение ока всех их не стало.

Они собираются наброситься на меня со всех сторон, подумал я, но, даже когда эта мысль еще только оформлялась в слова, понимал, что это не так. Охотой здесь и не пахло. Куда больше это походило на то, как порскает в панике косяк рыбы, когда ныряльщик или…

Я посмотрел на Никто. Озадаченность на его лице сменилась страхом.

Когда ныряльщик или…

С глубоким-глубоким ужасом я осознал, что именно происходит.

— Идиот! — завопил я, не удержавшись, чувствуя, что весь мой страх, испытываемый к Никто, поглощен чем-то куда более огромным, более знакомым. — Он здесь. Он выжидал. Только петля могла нас обезопасить, а вы ее разорвали, болван!

Никто открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал.

Наступила ясность и тишина.

Я стоял неподвижно как статуя и изо всех сил вслушивался, вчувствовался, чтобы уловить любой признак людовициана, стараясь при этом ничем себя не выдать. Мне хотелось бежать, более всего на свете мне хотелось бежать, но бег означал бы всплески, пену и распространение запаха моего панического страха по всем водным путям. Единственное, что я мог, — это стараться всеми силами не быть заметным.

Отдаленный удар внутри моей головы и внутри лечебницы одновременно.

— Людовициан, — провозгласил Никто.

— Вы говорили, что можете его поймать, — сказал я шепотом, болезненно громким в тишине.

— Нет, — сказал он. — Мне нужны команда и снаряжение. Это невозможно без…

Световой круг рябил на манер того, как идет рябью чай в чашке, когда на него дуешь. Никто осекся посреди фразы и осторожно отступил от края.

— Территориальность, — сказал он. — Он явился за вами. За вами, а не за мной.

Он явился за мной. Я стал сосредоточиваться на своей воплощенной личности Марка Ричардсона, чувствуя, как меняются натяжения лицевых мышц и их смысловые нагрузки. Такого камуфляжа могло оказаться недостаточно, но это было хоть что-то. Я должен был попытаться.

— Так что насчет вашего утверждения относительно того, что мы с вами являемся одним и тем же лицом? — спросил я, выставляя перед собой склад ума Марка Ричардсона, словно щит.

— Что? — Никто попятился дальше от кромки света. — Я ничего такого не говорил. С чего бы мне утверждать, что мы с вами одно и то же лицо?

Я почувствовал, что у меня сдвигаются брови.

— Вы сказали…

Раздался еще один удар, на этот раз громче. Волна, возвещающая о приближении чего-то огромного, омыла световой круг, искажая геометрию черно-белых плит перекатывающимися впадинами.

— О боже, — Никто, ухватившись одной рукой за стойку торшера, медленно описывал круги, вглядываясь во тьму.

Марк Ричардсон, сосредоточивался я изо всех сил. Марк Ричардсон. Марк Ричардсон. Марк Ричардсон.

— Пока что далеко, — тихонько бормотал он сам себе, и я слышал его шаги, снова и снова огибавшие торшер. — Пока что далеко. Как это красиво, как просто. Как величественно… Оказаться над такими глубинами. И все это сделал я. Сделал я…

Он душераздирающе завопил на немыслимо высокой ноте.

Я подумал было, что он упал на колени, но это было не так — его левая нога оказалась утянута сквозь черно-белые плиты до самого бедра. Подо всем остальным его телом пол оставался твердым. Он отталкивался от него ладонями и локтями, пытаясь выкарабкаться. Носок его распростертой правой ноги стучал по полу и со скрипом об него терся — но левая его нога вошла в плиты и бетон, как если бы они были совершенно нематериальны.

Затем его, молотившего по полу руками и ногой, что-то мощно дернуло книзу.

Никто умолк и застыл. Он сглотнул, сплюнул и снова сглотнул. Голова его поникла.

— О боже, — сказал он.

Несколько секунд он просто висел там, потом — еще один рывок. Рот у него раскрылся, как для крика, и все его тело исчезло под полом.