Дневники и письма

В Кзыл-Орде получаем газету с заметкой о высылках. Сообщение ТАСС объясняет ссылки "установлением тесного контакта с представителями иностранной буржуазии". Л. Д. разоблачает: "Подводят фундамент под 58-ю статью, на основании "факта" (провалившиеся документы, напечатанные в "Правде" - 15 янв.), имевшего место после объявления ссылок и потому причиной уж никак служить не могущего". Сначала предложение "ответственной" работы; через день обвинение в государственном преступлении - с объяснением большинству товарищей, что за "срыв кол-договорной кампании", и, наконец, в пути уже все узнают новую причину - связь с иностранной буржуазией". Как жалко запутались, заврались эти с позволения сказать политики. "Да, изолгались вконец", - говорит Л. Д.

Комендант докладывает, что у него есть телеграмма-распоряжение везти непосредственно на Пишпек (Фрунзе) - Алма-Ата. "Ташкент" отменен. Сам он в Арыси сдает начальство другому (Аустрину) и просит дать ему записку насчет неимения к нему претензий. Л. Д. дает ему "удостоверение"[100].

Из Кзыл-Орды в вагоне с нами едет уполномоченный ГПУ по Средней Азии -Вольский. Он просит разрешения зайти, дать интересующие нас сведения о дороге и Алма-Ате. "Что ж, пускай заходит" ... Появляется небольшой, жирный человек. На все вопросы он отвечает крайне туманно - ничего толком не знает. Просто зашел, что называется, "поглазеть".

Обедаем в купе (я уже не хожу в ресторан-вагон - противны спутники). Настроение бодрое, Л. Д. много шутит, да и я понемногу стараюсь. Н. И. гораздо лучше - она ведь выехала совсем больная и первые дни очень плохо себя чувствовала.

Поезд наш из-за заносов опаздывает часов на восемнадцать. Поэтому в Арысь прибываем не 21-го, как следовало бы по расписанию, а 22-го. Поезда (ташкентского), на который мы должны пересесть и ехать до Фрунзе, приходится ожидать почти сутки (21 час). В Арыси же маленькое разнообразие в лицах. Сменяется конвой, "наши" едут в Ташкент, оттуда им прибыла смена. Общий облик, как и число, прежнее (конвоиров 12).

Ехать мы должны в девять часов вечера, а в час - два ночи с опозданием приходит московский поезд с нашими вещами. Гепе-уры по этому поводу дают телеграмму в Ташкент и получают разрешение задержать ташкентский на Пишпек, на сколько потребуется. Вообще говоря, чудовищный произвол. Ночью принимаю вещи, все, кроме моих двух чемоданов[101]; их, очевидно, второпях забыли. Еду без вещей уж окончательно - невесело.

7-й день. 23 января.

От Арыси ландшафт меняется. Теперь степь лишь с одной стороны, а с другой горы. Дорога идет крутыми подъемами (местами идем двойной тягой), спусками. Встречаются туннели. На станциях преобладает азиатское население; смуглые, рослые, в красочной одежде. При молитве становятся на колени, -подкладывая коврики, - и монотонным голосом нараспев читают . . .

8-й день. 24 января.

Утром прибываем на конечную станцию железной дороги -Пишпек (Фрунзе). Отсюда нам остается еще около трехсот верст. Ожидаем телеграмму от наших из Москвы. Сообщают, что нет. (Мы с пути дали адрес до востребования - Фрунзе). Следовательно, телеграмму нашу не послали -другого объяснения нет.

Часа в три к вагону подъезжает грузовик. На нем мы должны ехать до перевала Курдай. Легкие вещи идут с нами, тяжелые - следом гужевым транспортом. К вечеру без особых приключений, если не считать вытаскивание грузовика из снега, доезжаем до почтовой станции у перевала. Л. Д. с утра "температурит", 37,3-но ехать надо. Дальше, через перевал мы должны ехать на лошадях, верст 30. Располагаемся до отъезда на почтовой станции. Хозяйка - женщина лет 35, казачка. Об этом она говорит с гордостью; не говоря о "татарах", крестьяне (русские): "Это что ... Мы раньше в люди выходили, дочери в гимназию, сыновья в юнкерское шли" . . . Вздыхает. Казаки здесь революцией и гражданской войной разорены. (Они шли с белыми). Но как быстро приспособились. Хозяйничают, родственники все служат, дочь работает в кооперативе, - комсомолка. "У них, небось, батраки есть,- говорит Л. Д., - которые о комсомоле и мечтать не смеют".