Дневники и записные книжки (1909)

Было 7 посетителей: юноша с сочинениями, потом совсем сочинитель, умный, Новиков. После обеда поехал к Ч[ертковым], читал там О Науке. Приятные разговоры о прочитанном. Записать нечего и некогда.

13 Июля.

Встал слабый. Но работал О Щауке] недурно. Гулял слабый. Вечером Николаев, Голденв[ейзер]. Сон лучше.

14 Июля.

Встал слаб. Кое-что записал ночью. Опять всё утро занимался письмом О Науке. Всё это не совсем кончил. Ездил с Оничкой в засеку. Очень приятно. Заснул. Встал оч[ень] слабый. Соне хуже. Много думал — не важного, но хорошего, даже очень. Теперь 9-й час. Записать:

1) И самое главное: Не могу отделаться от заботы о сужд[ении] людей. А как только есть эта забота, нет заботы о душе. Нынче несколько раз ловил себя на этом. И всякий раз, как только вспоминал, сознавал свой грех, думал о том, как бы только не переставая быть с Богом, т. е. любить всех, так сейчас и хорошо. Так б[ыло] нынче утром с бабочкой с ребенком — просила на бедность, плачет, говоря, что несет последний расстегай продавать, и показывает узел с расстегаем, а ребеночек миленький, веселенький, хлопает ручонкой по узлу и смеется. И так мне хорошо, трогательно это было, и я так хорошо полюбил ее, и так свободно на душе стало. Другой раз на езде верхом тоже что-то неприятно стало от мысли о нелюбви ко мне людей, вспомнил то, ч[то] я люблю их — и сейчас радостно. Тоже в слабой степени бы[ло], когда вернулся — и 5 оборванных просителей. Вспомнил — и хорошо стало.

2) К Штокгольму: Начать с того, чтобы прочесть старые, а потом новые письма отказавшихся. Потом сказать, ч[то] всё говорилось здесь оч[ень] хорошо, но похоже на то, что мы, имея каждый ключ для отпора двери той палаты, в к[отор]ую хотим взойти, просим тех, кто спрятались от нас за непроницаемой дверью, отворить ее, а ключи не прилагаем к делу и учим этому и других. Главное, сказать, что корень всего — солдатство. Если мы берем и учим солдат убийству, то мы отрицаем все то, ч[то] мы [можем] сказать в пользу мира. Надо сказать всю правду: Разве можно говорить о мире в столицах королей, императоров], главных начальников войск, к[отор]ых мы уважаем так же, как французы уважают M-r de Paris [палача.]. Перестанем лгать — и нас сейчас выгонят отсюда.

Мы выражаем величайшее уважение начальникам солдатства, т. е. тех обманутых людей, к[отор]ые нужны не столько для внешних врагов, сколько для удержания в покорности тех, кого мы на[си]луем.

3) Мы познаем Бога в трех видах: а) в Нем самом, б) в самих себе и в) в ближних. Познавать Его в Нем самом значит познавать Его волю, чтобы исполнять ее. Познавать Его в самих себе значит познавать эту волю в любви. Познавать Его в ближнем значит любить ближнего, как самого себя.

1-5 Июля.

Проснулся рано и всё думал о молитве Соничке. Написал и послал, но нехорошо. Письмо от Ч[ерткова]. Занимался письмом о Науке. Приближаюсь к концу. Ездил верхом. И опять несколько раз и дома и на езде вспоминал, когда что-нибудь казалось неприятным, о том, ч[то] живу не перед людьми, а перед Богом, и тотчас же проходило. Как, однако, глубоко засела в меня забота о суде людском. Она теперь больше всего стоит на моем пути к Б[огу]. — (Да, написал письмецо об устройстве общин.) Дошел, слава Богу, до того, что в мыслях один сам с собою могу побеждать заботу о суде людском сознанием жизни перед Богом, но не могу привыкнуть вспоминать это при всяком общении с людьми. Буду учиться и приучаться.

Иду обедать.

19 Ил.

Четыре дня не писал. Все эти дни всё писал Письмо О Науке. Вчера, помню, б[ыл] Давыдов. Я ходил пешком. 17-го ездил верхом с Оничкой, был, кажется, Андрей. Вел себя хорошо — я. 16-го не помню. Нынче с утра ходил, хорошо думал. Придумал молитву при встрече с человеком: Помоги, Бог, мне обойтись с этим проявлением тебя с уважением и любовью, думаю только о твоем, а не людском суде. И это хорошо помогает.

Вспомнил: вчера и третьего дня б[ыл] Павлов, приятель Александра. Письма от Александра], Молоч[никова], Калачева.

Нынче писал О Н[ауке], потом колпен[ские] мужики, потом милые юноши, рабочие из курсов Тиле. Хорошо поговорили. Ездил верхом. С[оня] всё так же хворает. Был с ней сначала тяжелый, а потом хороший, умиленный разговор. Записывать есть что, буду завтра. 12-й час, ложусь спать.

20 Июля.

Вчера ночью получена телеграмма от Поповой, матери судимого, о том, что она едет. Нынче утром, проснувшись, стал думать о том, что я мог бы для нее сделать, и написал письмо Столыпину, кажется недурное. Чувство было хорошее. А теперь 1-й час дня, а ее всё нет. Как обыкновенно, утром ходил по лесу, молился. И нынче в первый раз включил в конец молитвы о соблазнах самое нужное: сознание греха и ослабления от заботы о суждении людей. Помоги, Бог мой, при общении с людьми думать только о том, что мне перед Тобой одним надо делать. Трудно, но зато какая не только свобода, но могущество, когда достигнешь. Два дня читал понемногу Мечникова книгу и ужасался на ее легкомыслие и прямо глупость. Хотел написать не доброе. Нынче решил, ч[то] если напишу, то напишу любовное. Записать: