Дневники и записные книжки (1909)

Писал вчера утром. В продолжению] дня ничего путного не сделал. Продиктовал пустые письма и диктовал заявление в Конг[ресс] Мира (плохо очень). Ездил в Телят[инки]. Таня милая приехала. Милая, но все-таки чуждая, не до такой степени, как сыновья, но милая, ищущая близости, не борющаяся с истиной. Читал прекрасный рассказ о казнях. Оч[ень] мало спал и опять умиленно взволнован. Ходил много. Теперь 10 часов. Едва ли что буду работать. Записать:

1) Записано так: считать одну свою жизнь жизнью — безумие, сумашествие. Неверно. Этого не бывает. Сказать лучше: чем большую долю жизни признаешь в своей жизни, тем меньше и жизни; и наоборот. Да этого и нельзя. Нельзя п[отому], ч[то] то, что мы называем своей жизнью, есть божеское начало, одно и то же, живущее во всем. То, что мы называем состраданием, участием, любовью, есть только проявление в нас этого начала.

2) Мы говорим о бесконечности времени и пространства (а потому и величины предметов). В сущности же, это наше неизбежное признание бесконечности времени, пространства (величины) есть только признание призрачности всего временного, пространственного (великого, малого), т. е. что нет, собственно, нет никакой величины времени или пространства, п[отому] ч[то] всякая величина, год, милион лет, вершок, милиард километров-ничто, a/?. Время и пространство только дают форму духовному началу, дают жизнь, не жизнь, а возможность проявления духовн[ого] начала, в чем и состоит то, что мы называем жизнью.

3) Я дожил до того сознания, что я не живу, но живет через меня Бог. Это. звучит безумной гордостью, а между тем это, насколько это искренно чувствуется, есть самое настоящее смирение. Все мои гадости я не считаю собою, своей жизнью, я считаю своей жизнью только то, что в ней хорошо. Как ни мало этого, оно есть. И это малое не мое, а это Бог.

Все усилия, к[отор]ые я могу и к[отор]ые мне свойственно делать, только в том, чтобы открыть в свою душу доступ Богу, дать простор Его деятельности, подавив себя.

4) В то время, как мыслящие люди нашего времени заботятся о том, как бы освободиться от собственности вообще и самой преступной-земельной собственности, у нас заботятся об утверждении чувства собственности. Вроде того, как если бы в половине прошлого века у нас заботились бы о том, чтобы укрепить, утвердить чувство рабовладения и рабства.

24 Июля.

Вчера, как и предвидел, ничего не работал. Кое-какие неважные письма. Приехали Гинцбург и Поссе. Поссе образец «интеллигенции». Кажется, хороший, даже наверно. Ездил с Оничкой. После обеда говорил с милой Таней — оч[ень] хорошо. Она указала мне на мой прежний грех — верно. Вечером дети и все веселились, плясали. С[оне] немного лучше, но она оч[ень] жалка. Вот где помочь, а не отворачиваться, думая (Написано: думаю) о себе. Спал немного. Все та же слабость и умиление. Думал много, но разбросанно. От Ч[ерткова] оч[ень] хорошее, радостное письмо. Записать:

1) Думал о том, что основа призрачности жизни в том, что мы называем движением. Основа призрачности — движение. Движение же включает в себя призрачность времени и пространства. Время, как я говорил, способность представлять себе два предмета в одном и том же месте; пространство возможность представлять себе два предмета в одно и то же время. Движение есть способность представлять себе переходы предметов из одного места в другой. Количество же мест, как для бесконечно малых, так и бесконечно великих предметов не может быть мыслимо [иначе] как бесконечным. А потому и количество переходов предметов из одних мест в другие не может быть мыслимо иначе, как бесконечным. Т. е., что движение то, без чего мы не может мыслить, понимать, сознавать жизнь, есть только призрак такой же, как тот, когда тебе, стоящему неподвижно, тогда как всё со всех сторон равномерно бежит вокруг тебя, [кажется,] что всё стоит, а бежишь ты. Точно то же совершается и с основной сущностью человеческого «я». «Я», истинное я человека — вне движения, пространства и времени, но оно не может понимать жизни иначе, как в движении, и ему кажется, что мир стоит (хотя в нем, в мире, и происходит движение), но что движется он, развиваясь, стареясь, приближаясь к смерти и умирая; кажется, что он приходит и уходит, а мир остается. Всё это очевидная призрачность. Очевидная уже п[отому], ч[то] для того, чтобы б[ыло] движение, необходимо, чтобы было что-либо неподвижное, по отношению к которому и совершается движение. И такое неподвижное есть только одно: сознание своего вневременного, внепространственного, недвижущегося «Я».

Что же такое жизнь? Раскрытие, освобождение от затемнения, застилания это[го] неподвижного я, от призрачности движения, пространства и времени.