Дневники казачьих офицеров

Прибыв в Крым и посетив главные города тыла, я решил, что нет твердой и дельной руки для восстановления порядка и пополнения войсковых частей на фронте. Фронт уже начинал трещать, это было время неудачи на правом берегу Днепра (здесь убит мой товарищ и соратник генерал Бабиев, один из доблестных и выдающихся белых офицеров), а в тылу почему-то продолжали оставаться резервные части, формирующиеся единицы, масса высших воинских кадров. Тыл, кроме того, был забит сотнями всевозможных учреждений, и каждое из них имело в своем составе немало действительных служащих и прикомандированных, во вред фронту. Никто их не трогал, и они укрывались здесь. Такая постановка дела не могла кончиться хорошо, это я, фронтовик, понял уже после двух дней, это трагедия, а не оборона от врага. Так не удержишь Крым!

По количеству бойцов в Крыму можно разделить так:

1) войсковые части на фронте — это сторожевое охранение;

2) все остальное — это главные силы, на фронте было всего около 25 тысяч бойцов;

3) тыл же насчитивал до 100 тысяч человек.

Формирование Кубанской дивизии умышленно тормозилось, из-за каких-то формальностей я не мог сразу получить обмундирование, несмотря на то что его в магазинах было достаточно; так же было и с вооружением частей. Мне показалось, что главный интендант (имени не помню) работал на срыв всего дела.

На второй день по прибитии в Феодосию я был вызван генералом Врангелем в Севастополь, куда и прибыл. Генерал Врангель очень интересовался моими действиями на Кубани, настроением там казаков и очень сожалел, что поддался настояниям других и послал десант на Ачуев, а не в Туапсе, как я просил и надеялся. На мой вопрос, получал ли он донесения с Кубани, он заявил, что получил их в конце августа и в сентябре, был осведомлен обо всем, там происходившем, и хотел мне помочь, но сложилось ложное представление о положении на Таманском полуострове, и поэтому десант был направлен туда, а не ко мне. По заявлению Врангеля, разведчиком на Таманский полуостров был послан генерал Лебедев,[82] но он к этому делу отнесся «поверхностно» и «несерьезно». Кроме того, Туапсе далеко и было опасно туда посылать десант, который нужно снабжать.

На это я заявил генералу Врангелю, что дальность Туапсе исключала опасность, так как он знал из донесений, что весь район был долго в моих руках, а флот нашей армии, господствуя на Черном море, вполне бы обеспечивал коммуникации и довольствие.

На это мое примечание главнокомандующий ответил, что теперь уже, к сожалению, поздно об этом толковать и поправить дело, а генерал Шатилов, находившийся с нами, добавил, что неудача десанта убедила кубанские верхи в Крыму в невозможности занятия Кубани их собственными силами и теперь они «присмирели». Это заявление генерала Шатилова в присутствии главнокомандующего меня просто взорвало, и я ему резко ответил: «Кубанские верхи, сидя здесь, и без того убеждены в своем бессилии в настоящее время, а для того чтобы доказать их бессилие, не следовало жертвовать тысячами верных и беззаветных бойцов». Этот мой ответ был началом неприязненного ко мне отношения генерала Шатилова, а я его возненавидел за его скрытую злобу к кубанцам, благодаря которым он получил много орденов и выдвинулся в вершителя судеб во время Гражданской войны.

Генерала Шатилова храбрым воином я не считаю (как о нем говорят), так как имел много случаев лично убедиться в его «храбрости». Его отсутствие среди командования при станице Великокняжеской, когда он вместо того, чтобы повести атаку, сам вернулся в имение Пишванова (где не падали артиллерийские снаряды противника), а мне приказал занять станицу, что и было проведено с большими потерями.

Его полная растерянность при первой попытке взять Царицын, где по его вине и отсутствию самообладания мы понесли большие потери и совершенно не имели успеха.

Его ретировка с берега у Адлера, куда он пришел на миноносце, из-за нарастающей волны, так что мне пришлось отбыть с ним на миноносец для доклада об обстановке. Существуют и другие происшествия с генералом, но об этом пускай говорят остальные и его подчиненные.

В общем, разговор в кабинете генерала Врангеля принимал острый характер, но телефон прервал его. После разговора по телефону главнокомандующий заторопился и, вручив мне приказ о производстве в чин генерал-лейтенанта и орден Святого Николая Чудотворца за боевые заслуги, пригласил меня на следующий день на обед и простился со мной.

На фронте к этому времени назревали грозные события. Наши части после заднепетровских неудач под давлением красных отступали к югу, и противник начал сосредоточивать ударную группу конницы у Каховки.

В первый день по прибытии в Севастополь я встретил генерала Науменко, который по смерти генерала Бабиева (за Днепром), приняв командование над кубанцами,[83] бросил их, получив легкое поверхностное ранение в ногу, и счел лучшим проводить время в Севастополе, далеко от фронта.[84]