Он встает и пожимает папину руку.
— Рад был видеть вас, мистер Брэдшоу.
— Взаимно, — отвечает отец.
Папа, по всей видимости, не пришел к определенному мнению по поводу Себастьяна, потому что после рукопожатия он дружески похлопывает его по плечу.
Мужчины такие странные.
Интересно, я сама должна затеять разговор или оставить это на откуп Себастьяну? Или будем прикидываться, что вчера вечером ничего не случилось?
— Ну как там Донна ЛаДонна? Как ты думаешь, ты можешь ее попросить вернуть мои вещи?
Моя неожиданная атака застает Себастьяна врасплох.
Ноги перестают слушаться его, и он взмахивает руками, чтобы не потерять равновесия и не упасть на лед.
— Ха. Вообще-то это я должен задавать вопросы.
Он восстанавливает равновесие, и мы скользим дальше в молчании, пока я размышляю над его заявлением.
Я виновата?
И что же я такого сделала? Я натягиваю шапочку на уши и вижу, что в нашу сторону несется мальчишка на хоккейных коньках. Нас он не видит, потому что смотрит через плечо на своих товарищей и смеется. Ему нет дела до десятков других людей, которые катаются на пруду. За мгновение до столкновения Себастьян хватает парня за плечи и отталкивает в сторону.
— Смотри, куда едешь! — говорит он.
— Сам смотри! — огрызается хоккеист.
Я качу туда, где стоят барьеры, установленные для того, чтобы катающиеся не выезжали на тонкий лед. В середине — прорубь, видно, как на зазубренные края выплескивается темная вода.
— Это ты куда-то исчезла вчера ночью, — объясняет Себастьян. В его голосе звучат самодовольные победные нотки.
Я смотрю на него со смешанным чувством удивления и злорадства.
— Я тебя везде искал. А потом Лали сказала, что ты ушла. Да-да, Кэрри, — говорит он, качая головой. — Это было невежливо.
— А танцевать с Донной ЛаДонной было вежливо?
— Мы же просто танцевали. Именно за этим люди и ходят на дискотеку.
Себастьян достает из внутреннего кармана кожаной куртки пачку сигарет.
— Без сомнения. Но они не танцуют со злейшими врагами их девушек. К тому же она украла мою одежду!
— Кэрри, — говорит он терпеливо. — Донна ЛаДонна не крала твою одежду.
— Тогда кто это сделал?
— Лали.
— Что?
— После того как ты исчезла, я долго разговаривал с ней, — говорит Себастьян, зажав сигарету между большим и указательным пальцами и закуривая. — Она хотела пошутить.
Меня снова начинает мутить, даже сильнее, чем раньше, так как холодный воздух не помог мне справиться с похмельем.
— Не злись. Она боялась сказать, потому что ты приняла все так близко к сердцу. Я ей сообщил, что собираюсь тебе все рассказать, а она просила, чтобы я этого не делал, так как боялась, что ты разозлишься.
Он берет паузу, делает еще несколько затяжек, а затем выкидывает сигарету в прорубь с темной водой. Попав в воду, окурок шипит, как испорченная петарда, а потом его затягивает под зазубренный ледяной край.
— Мы с ней знаем, какая ты чувствительная.
— Так я чувствительная?
— Ну, конечно. Учитывая, что случилось с твоей мамой…
— Лали с тобой и о моей матери разговаривала?
— Нет, защищается Себастьян. — Ну, возможно, пару раз она об этом упоминала. Но какая разница? Все знают об этом…
Чувствую, меня снова стошнит. Только маму не нужно приплетать. Не сегодня. Я не выдержу. Не говоря ни слова, я беру щепку и бросаю ее в прорубь.
— Ты плачешь? — спрашивает Себастьян с сочувствием, разбавленным долей иронии.
— Нет, конечно.
— Плачешь.
В голосе его звучит уже почти ликование.
— На людях ты ведешь себя хладнокровно, словно тебя ничто не тревожит, но наедине с собой ты не можешь смириться. Ты — романтик. Тебе нужен кто-то, кто будет тебя любить.
Меня, кажется, и так все любят? Я собираюсь сказать это, но что-то в его голосе останавливает меня. Наряду с состраданием в нем присутствует оттенок враждебности. Я не могу понять, то ли он предлагает мне любовь, то ли насмехается над моими чувствами?
Я не знаю, что сказать. Мне кажется, я навсегда запомню, как он выглядит в этот момент, именно потому, что не могу понять его намерений.
— Зачем, — наконец спрашиваю я. — Зачем Лали красть мою одежду?
— Потому что ты ее достала.
— Каким образом?
— Я не знаю. Она сказала, что между вами розыгрыши — обычное дело. Рассказывала, как ты дала ей слабительную пастилку перед соревнованиями.
— Нам тогда было двенадцать лет.
— И что?
— В смысле?
— Теперь ты захочешь, чтобы мы больше не встречались? — внезапно спрашивает Он.
— О боже…
Я натягиваю на лоб вязаную шапочку. Так вот зачем он сегодня пришел с утра ко мне домой. Вот зачем позвал на каток. Он хочет разорвать отношения, но боится делать это, поэтому подстроил все так, чтобы я сама их прекратила. Вот почему он танцевал вчера с Донной ЛаДонной. Он будет вести себя все хуже и хуже, пока у меня не останется выбора.