Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная

— Так сказал Секст. Он смеялся и говорил, что это повредит обоим. Антонию придется отложить наступление на Парфию, а Октавиан лишь обнаружит свою слабость и тем самым усилит недовольство римлян его правлением.

Секста порой трудно понять: иногда кажется, что у него одна цель — всем навредить. Печальная судьба для последнего сына Помпея Великого!

— Мы упросили доставить нас домой без оплаты: отработали дорогу на другом торговом судне палубными матросами, — сказал другой моряк. — Капитан того корабля сказал нам, что Агриппа взял на себя руководство в войне против Секста и сейчас занят тайными приготовлениями. Подробностей он не знал, на то и тайна. По слухам, там хотят задействовать множество каких-то хитроумных машин.

Агриппа, друг детства Октавиана, теперь стал его главным полководцем. Интересно, какие «тайные» меры может он предпринять против Секста?

— Что ж, — наконец промолвила я, — твои потери вызывают сочувствие, и я постараюсь их компенсировать. Мы не участвуем в той войне, и наши подданные не должны нести из-за нее ущерб.

Когда они ушли, я позволила себе легкую улыбку. Видать, Октавиана сильно припекло, раз он вынужден обратиться за помощью к Антонию.

Потребовалось несколько месяцев, чтобы все кусочки мозаики встали на место. Сейчас я постараюсь обрисовать эту картину, чтобы стали ясны дальнейшие события. Небольшого наброска будет достаточно.

Антоний откликнулся на зов и прибыл в Тарент, где его должен был дожидаться Октавиан. Однако тот, к удивлению Антония, с ним встречаться не стал. По-видимому, этот новый Цезарь решил, что, если он выступит против Секста вместе с Антонием, это послужит свидетельством его слабости, да и слава в случае победы достанется не ему. Октавиан передумал и предпочел положиться на Агриппу и его «тайные планы».

Антоний рассердился настолько, что готов был вообще порвать с Октавианом, но Октавия стала посредницей между ними. Она плакала, умоляла, говорила, что разрыв между самыми дорогими людьми, мужем и братом, сделает ее несчастнейшей из женщин. В конце концов два триумвира, хоть и неохотно, встретились и заключили новый Тарентский договор. Триумвират, согласно ему, продлевался еще на пять лет, и Антонию пришлось уступить две эскадры — сто двадцать кораблей — для войны против Секста в обмен на туманное обещание Октавиана потом выделить ему для войны с парфянами двадцать тысяч солдат. В итоге Антоний уплыл, оставив корабли, но без обещанных солдат. Свидание с Октавианом съело большую часть лета и еще на год отложило наступление на Парфию. Таким образом, и этот договор, вслед за предыдущими соглашениями с Октавианом, уменьшал влияние Антония. Неудивительно, что он отбыл в крайнем раздражении.

Час был очень поздний; обычно я засыпала гораздо раньше, но в тот раз зачиталась. Я лежала на кушетке с валиком под головой, прикрыв ноги легким одеялом.

Свечи чадили, оплывая на сквозняке, проникавшем из окна. Ветер уже набирал силу в связи с приближением осени. Снизу, с моря, доносились стоны и шепот: подходящая ночь для привидений.

Поначалу я решила, что стук в дверь мне почудился, но он повторился. Я встала и произнесла:

— Войдите.

Вошел Мардиан, укутанный в широкую шаль.

— Прошу прощения, — сказал он, — но у меня новость, и я подумал, что она тебя заинтересует. Антоний отослал Октавию обратно в Рим. По пути на восток он доплыл до острова Корсика, где неожиданно объявил, что ей следует вернуться в Рим. И отправил ее с вещами на корабль, идущий в обратном направлении.

— Ну, наверное, какой-то предлог для этого есть, — сказала я.

— Да, предлог имеется — она беременна. Но именно предлог, потому что Антоний знал о беременности жены до того, как отправился в путь. Он мог бы оставить ее в Италии, но решил взять с собой. А во время путешествия передумал.

Мардиан взглянул мне в глаза, выдержал очень долгую паузу и сказал:

— Сама понимаешь, теперь он пошлет за тобой. Как ты поступишь?

Будь я менее честна перед собой и перед Мардианом, ответ подсказала бы мне гордость. Но вместо этого я просто сказала правду:

— Не знаю.

Я не питала иллюзий относительно того, что произойдет, если я его увижу, и даже не пыталась обманывать себя. Когда дело касалось Антония, я проявляла исключительную слабость и могла забыть о собственных интересах. Но только о собственных, а не об интересах страны.

И все же Мардиан не отводил от меня взгляда.

— Ты ненавидишь его, как Олимпий? — спросила я.

— Нет, если ты любишь его. А ты его любишь?

— Я… я любила его. Но с тех пор прошло немало времени, многое изменилось. Боюсь, мы оба уже не те, какими были, — стали старше, да и жизнь потрепала нас обоих. Он принимал решения, о которых я сожалею. Несомненно, я поступала так же. Когда меняются люди, меняется и любовь.

— Вот настоящий ответ в александрийском духе, — промолвил Мардиан, качая головой. — Заковыристый, мудреный и ничего не объясняющий.

— Мне просто боязно сказать «да» или «нет», потому что ни то ни другое меня не удовлетворяет, — призналась я.

— Тогда, дражайшая царица, я покину тебя, дабы ты разделила остаток ночи с собственными мыслями.