Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

— Теперь, когда мы все обсудили, — промолвил Цезарь, — дай мне твою руку в знак дружбы и союза.

Я протянула руку, и он ухватил ее обеими своими — к моему удивлению, кисти у него были хоть и сильные, но маленькие.

— У тебя никогда не будет повода усомниться в моей верности, — пообещала я.

— Верность — редкое качество. Особенно среди Птолемеев.

Казалось, будто передо мной уже другой человек: тон и выражение лица смягчились, только в глубине глаз сохранялась настороженность. Он сидел, расслабившись, хотя правая ладонь лежала недалеко от рукояти меча.

— Я хотел бы верить тебе, — произнес Цезарь со всей искренностью. — Мое слово нерушимо, но до сих пор я еще не встречал человека, который бы так же твердо держал свое.

— Теперь встретил, — заверила я его.

Я сдержала обещание. Я оставалась верна ему даже после его смерти.

— Да, — произнес он все с той же улыбкой. — Я помню, как пообещал киликийским пиратам, похитившим меня, что вернусь и перебью их всех. Они не поверили, потому что в плену я подружился с ними, пил вино и распевал песни у костра. Однако я сдержал слово.

Я содрогнулась.

— Ты хочешь сказать, что держишь свое слово, если обещаешь кого-нибудь убить? Я под верностью подразумеваю не только это.

— Я держу свое слово во всем — и в хорошем, и в плохом.

— А как насчет твоих брачных обетов? — невольно вырвалось у меня.

Как мог этот знаменитый распутник говорить о верности?

— Ну, брак это другое дело, — заявил он. — Впрочем, в Риме брачные обеты попираются повсеместно. Правда, в известном смысле я верен Корнелии.

— Ты женился на ней в юности, — припомнила я.

— Да. Я любил ее. Боюсь, с годами эта способность утрачивается. — Он говорил с такой горечью, что я ему почти поверила. — Пожалуй, после пятидесяти остаются лишь любовь к своей армии и верность солдатам.

— Не думай так, — услышала я себя со стороны. — Это хуже, чем потерпеть поражение в бою!

Теперь на его лице появилась искренняя улыбка.

— Подожди, пока тебя победят в сражении, тогда и говори. Нет ничего хуже участи побежденного.

— Ты говоришь, как завоеватель мира, — сказала я, не сводя с него глаз: ведь он и был завоевателем мира, новым Александром. Подумать только, он сидел здесь, в моей комнате, на моем стуле, и даже не отличался высоким ростом. — Я надеюсь, что ты нанесешь сокрушительное поражение моему брату и его армии!

— До сих пор эта армия не давала о себе знать. Я осматривал достопримечательности твоего великолепного белого города, побывал в Мусейоне, посещал лекции, читал свитки в библиотеке. Египетские войска по-прежнему стоят на восточном рубеже, охраняя границу от тебя.

— Как только им станет известно, что я проскользнула в столицу, они очень скоро появятся здесь.

— Тогда передо мной очень непростая задача. У меня всего четыре тысячи человек и тридцать пять кораблей. Как я понимаю, в египетской армии двадцать тысяч человек. Численное превосходство составляет пять к одному.

В его устах это прозвучало как нечто забавное.

— Мы победим их! — яростно воскликнула я.

— Ну а я тем временем пошлю за подкреплением, — сказал он.

— Благоразумно, — откликнулась я, и мы оба рассмеялись. — Давай я покажу тебе твои покои, император, — предложила я. Они знакомы мне как мои собственные.

— И они снова станут твоими, — промолвил Цезарь, скрестив руки на груди.

— Это порадовало бы меня, хотя я могу подобрать для себя и другие комнаты, рядом с храмом Исиды.

— Вот как? А я полагал, что ты будешь жить со мной.

— С тобой? Делить с тобой ложе?

Вот и прозвучало то, чего я ждала и боялась. Конечно, завоеватель получает все трофеи.

— Ложе? Это не слишком удобно, я предпочитаю кровать. Покажи мне ее.

— А на чем ты спал, пока меня не было?

— Вот на той кушетке, что ты называешь ложем. А кровать приберегал до твоего появления.

— Так ты ждал меня?

Признаться, это меня огорчило. Неужели его ничем нельзя удивить? Даже тем, как хитро и ловко я пробралась сквозь вражеские караулы.

— Ждал. Мне сообщили, что ты изобретательна, умна и неукротима — во всяком случае, такой тебя считают твои враги. Я решил проверить, так ли это, и послал тебе приглашение. Если о тебе рассказывали правду, ты обязательно должна была придумать способ пробраться в Александрию. Я понятия не имел, какой именно, но ждал твоего появления. Я был готов восхищаться тобой, если тебе это удастся. И пожелать тебя. И только тогда воспользоваться кроватью. Время пришло — покажи мне ее.

Он встал — мускулистый и крепкий, как скала, гибкий, как пружина. Поразительно, но в тот миг я вовсе не чувствовала, что выполняю какой-то долг и приношу себя в жертву. Это было неожиданно, необъяснимо — но я сама ощутила желание.

— Пойдем, — промолвила я и решительно взяла Цезаря за руку, что само по себе доставило мне удовольствие. — Следуй за мной.

— Вообще-то я привык, чтобы следовали за мной, — усмехнулся он.

Мы двинулись через комнаты, разделявшие зал для приемов и царскую спальню. Уже на пороге спальни Цезарь неожиданно остановился.