Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

Странность Александрийской войны заключалась в том, что на следующий день я имела возможность наблюдать за событиями с крыши собственного дворца. Не то чтобы мне этого хотелось, однако информация о ходе сражения была необходима, а для того, чтобы составить себе полную картину происходящего, недостаточно донесений гонцов. Лучше видеть все собственными глазами.

Рано утром, пока солнце еще не высветило крыши храмов, а на улицах стояла темнота, воины Цезаря ударили с территории дворца и, ошеломив противника, овладели прилегающими к нему улицами. Когда рассвет озарил прибрежную полосу, на пристани уже вовсю кипел бой. Римлян можно было узнать издалека по единообразным доспехам и вооружению, тогда как воинство Ахиллы, напротив, отличалось пестротой. Цезаря выделял пурпурный плащ командующего. Мне было страшно смотреть на него, но я не могла оторвать глаз.

Я видела, как он устремлялся в самые опасные места, увлекая за собой солдат и вселяя в них мужество дерзкой отвагой. Он не щадил себя и всегда оказывался там, где кипела самая жаркая схватка. Однако у Ахиллы был значительный численный перевес, и на каком-то этапе боя его толпы захлестнули немногочисленных римлян, как морской прибой. Цезарь пропал из виду в круговерти мелькающей стали, и мое сердце сжали ледяные тиски ужаса. Лязг металла о металл, грохот камней, летящих с домов на участников боя, пронзительные вопли ярости и боли — все это сливалось вместе, как вой чудовища, и возносилось к крыше, где я стояла.

Потом я увидела пролетевший над причалом огненный луч. Кто-то швырнул факел, за ним другой, третий… и на одном из боевых кораблей начался пожар. Языки пламени пожирали оснастку и стремительно распространялись по палубе.

Мой боевой корабль! Я ахнула. Нет!

Пожар разрастался так быстро, что стало ясно: огонь добрался до дегтя и вара на борту. Послышались вопли, люди начали прыгать в воду. Пламя перекинулось на соседний корабль, оттуда на следующий… А бой на берегу продолжался с прежним ожесточением.

Мои корабли объяты пламенем! Мой флот погибал! Я с ужасом следила за тем, как огонь уничтожал славу и мощь морской державы. Но тут, на моих глазах, произошло нечто еще более страшное — ветер понес искры с горящих кораблей на берег, и от них занялись прибрежные хранилища. Мне ли было не знать, что там находилось — зерно, масло, но самое драгоценное — манускрипты из библиотеки. Горело хранилище рукописей!

У меня вырвался пронзительный вопль беспомощного ужаса, но даже теперь я не могла оторвать глаз от страшной картины.

Однако пожары на берегу отвлекли жителей Александрии, что дало возможность Цезарю и его людям пробиться к дамбе. Римляне потоком хлынули по ней к маяку, и скоро яростный бой закипел у его подножия.

Мне, не сведущей в военном деле, трудно было разобраться в этом кровавом хаосе и понять, кто одерживает верх. Через некоторое время я увидела, как солнце сверкает на шлемах возвращавшихся римлян. Они овладели островом и теперь старались закрепить за собой плацдарм у насыпи. И тогда — хвала тебе, Исида, и хвала всем богам, сохранившим его жизнь! — во главе возвращавшихся по дамбе к пристани солдат я узнала своего возлюбленного по его пурпурному плащу.

Вдруг появившийся неведомо откуда вражеский военный корабль устремился к середине дамбы, маневрируя между горящими остовами судов. С него на дамбу высадились многочисленные солдаты Ахиллы. Они отрезали римлян, во главе с Цезарем наступавших на пристань, от их товарищей на острове. Цезарь оказался в ловушке между вражескими войсками на берегу и отрядом, высадившимся на насыпь. Прорваться столь малым числом у римлян не было шансов, их корабли не рисковали подойти к дамбе, опасаясь захвата, и легионерам не оставалось ничего другого, как прыгнуть в воду и направиться к своим судам вплавь. Я видела, как Цезарь доплыл до ближайшего корабля, но тот оказался так забит беглецами, что рисковал перевернуться. Цезарь направился к следующему судну, увертываясь от стрел и камней. При этом он греб одной рукой, а в другой держал над водой какие-то свитки («Неужели они такие важные?» — думала я), да и волочившийся по воде тяжелый плащ военачальника серьезно замедлял продвижение. Наконец Цезарь решил избавиться от этой помехи, сбросил плащ и поплыл быстрее. Плащ снесло в сторону дамбы, где трофей с насмешками и ликованием подобрали враги.

Но какое это имело значение — ведь Цезарь спасся! Он спасся! Осознание того, что он вернется ко мне из боя, наполнило меня таким счастьем, что я едва не лишилась чувств.

Цезарь сидел в нашей спальне, склонившись над картами. Волосы его были спутаны, усталость и переохлаждение сказывались дрожью в теле, руки и ноги покрыты ссадинами и порезами. Он горестно качал головой, повторяя:

— Четыреста человек погибли. Четыре сотни!

— Но ты победил, — указала я. — Ты победил. Ты добился поставленной цели: захватил остров и маяк.

— И сжег твой флот! — воскликнул он с горечью. — Прости меня! Но другого выхода не было. Я видел, что они вот-вот захватят корабли и получат преимущество, какого теперь лишены.