Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни

В этот день Аликс выглядела прекрасной и спокойной, как никогда: высокая и статная, в белом платье из серебряной парчи. Накинутая на плечи золотая императорская мантия с длинным шлейфом, богато отороченная горностаем, подчеркивала красоту ее фигуры, а сияние усыпанного бриллиантами свадебного венца усиливало прозрачность голубых глаз и переливалось в рыжеватом золоте волнистых волос. Ее вид произвел глубокое впечатление на английского посланника лорда Каррингтона. «Она выглядела именно так, как должна, по общему мнению, выглядеть русская императрица, идущая к алтарю», – написал он королеве Виктории[64]. Другие свидетели этого торжественного события отмечали, что принцесса с ее величавой фигурой оказалась выше своего низкорослого и более хрупкого на вид супруга и удивительным образом производила впечатление физически более сильной и духовно более цельной женщины – «в этом было ее значительное превосходство над привычным образом великой княгини»[65].

Было, однако, что-то в настороженном, нерадостном выражении глаз невесты и в напряженной линии тонких губ, что говорило о другом – о том, что сильная, волевая личность пытается бороться с природной застенчивостью, и о яростном нежелании пребывать на всеобщем обозрении после стольких лет по-домашнему простого и приватного образа жизни при Гессенском дворе. Аликс выдержала эту пытку, но под конец дня свадьбы, так же, как когда-то ее бабушка Виктория, она рано ушла спать, мучаясь головной болью. Тем, кто принимал участие в торжествах в тот день, например княгине Радзивилл, это событие запомнилось как «одно из самых печальных зрелищ, что доводилось видеть».

Во время правления властного императора Александра III русская аристократия жила спокойно, чувствуя себя в безопасности, но это чувство защищенности исчезло после его безвременной смерти, взамен появилось «ощущение надвигающегося бедствия»[66].

Молодые пробыли еще несколько дней в довольно тесных холостяцких апартаментах Николая в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге. В их помещениях в Зимнем дворце еще шел косметический ремонт. Затем молодожены отправились в Александровский дворец в Царском Селе. Они устроились в апартаментах вдовствующей императрицы в восточном крыле, где в 1868 году родился Ники, и провели там четыре чудесных дня в полном уединении, «рука об руку и сердце к сердцу», по словам Ники из письма его шурину Эрни[67]. Аликс тоже написала брату незадолго до свадьбы, заверяя его: «Я так счастлива и никогда не смогу возблагодарить Господа в полной мере за то, что он даровал мне такое сокровище, как мой Ники»[68]. Скромная и серьезная Аликс Гессенская, которую даже ее собственная бабушка называла «маленькой немецкой принцессой», не знавшая ничего, кроме тесного мирка небольшого немецкого княжества, выиграла самый большой приз в королевской гонке невест и получила в мужья самого богатого человека того времени[69].

Но спешно прибывшая из Дармштадта в Россию новая царица пребывала в полном неведении об обычаях и поверьях страны, плохо знала русский язык и только что совершила резкую перемену своих религиозных воззрений, перейдя от воинствующей строгости благочестивого лютеранства в мир мистических и пышных обрядов русского православия. Культурный разрыв был огромным. Принцесса Аликс Гессенская столкнулась с теми же проблемами, но в гораздо большей степени, что и ее мать, когда та впервые оказалась в Дармштадте, и – в какой-то степени – ее дед, принц Альберт, который одиноким и тоскующим по дому юношей из Кобурга вошел в чуждый мир английского двора пятьдесят четыре года назад. Новая для Аликс страна относилась к ней настороженно, как к немке и незваной гостье, пятой в череде принцесс немецкой крови, ставшей русской императрицей за какие-то сто лет. Так и Англия когда-то отнеслась к Альберту, безвестному князьку из Саксен-Кобурга.

При всей искренности, с которой Аликс восприняла православие, она, тем не менее, по-прежнему оставалась, по сути, англичанкой, мыслила и чувствовала как англичанка. Английский серьезный и прагматичный подход к семейной жизни был привит ей с детства, воспринят ею от матери, а той, в свою очередь, от своей матери. Такое переданное по наследству воспитание очень пригодилось бы ей, если бы дальнейшая жизнь Аликс протекала в знакомой обстановке западноевропейской культуры. Но Россия, известная своей бурной историей и чрезмерным богатством и пышностью императорского двора, несмотря на завораживающую красоту этой страны, уже полюбившуюся молодой царице, была ей по-прежнему неведома. Обстановка в имперском Санкт-Петербурге конца XIX века разительно отличалась от милого уюта жизни в Сан-Суси и идиллии розовых садов Дармштадта.