Дневники Льва Толстого

С неопределенностью, нерешительностью, двойственностью Дильтея в его дилемме хаос-классика, его неуверенностью, когда он там и тут ощущает правду, связан его тезис, что наши побуждения не доходят до нашего сознания (79). Это совершенно верно: наши побуждения в другом месте, чем сознание. Но вернее сказать, что наше сознание не доходит до них. Постоянное, ежемгновенное стремление к чтобы было хорошо не доходит до сознания потому, что давно, очень рано, мы не помним когда утвердилось в нас; само собой разумеется, мы к нему привыкли, во-первых, а во-вторых никаких шансов осознать, что для нас хорошо, нам не дано. Нам дано знать это в нашем новом смысле: зачать, вступить в брак, вобрать и отдать себя в союз. Союз с чем? Со своим хорошо.

Суть Geisteswissenschaften, их отличие – главное – от Naturwissenschaften у Дильтея можно видеть в том, что во вторых изменение человека не тематизируется, а в первых оно главная тема. Данность меняется: душа расширяется при встречах (там же), как от присутствия толпы тоже меняется душа (81) – она текучая, собственно принимает себя новую в «восприятиях». Не здесь ли, в организации этих встреч, суть Geisteswissenschaften, их причина и назначение: расширение души.

Selbsterhalten, самосохранение: спасение, рост, успех, это «закон» (80): что сохраняется при постоянном изменении? Содержательно – собственно, ничего. Открытость и не требует ничего из душевной данности сохранить. Но обязательно сохранение своего. О нём уже достаточно говорили. Здесь только напомнить о подсказке языка: близость своего и хорошего в древнеиндийском и в других языках.

Сохраняется вид, перспектива ухода в свое, свобода выбора необходимого. Дефиниция свободы как возможности иначе совершить поступок у Дильтея неверна (88). Это мы можем говорить тем более уверенно, что у него же есть и другое. «Преодоление возбуждения направленным к выполнению долга волевым действием… этого рода переживания сопровождаются особым внутренним чувством, именуемым свободой» (там же). Так что не в противоположность дисциплине свобода, а ради свободы дисциплина, свобода в следовании долгу.

Скверно ревущего ребенка называют плохим. Искусство авангарда часто называют прикоснувшимся к злу или к дьяволу. За сексуальные извращения, т. е. за неожиданную интимную эротику, могли судить. Суды за военные преступления после войны бывают всегда. В том, что мы назвали нестандартной, неблаговидной фазой своего (хорошего), может произойти разрушение расписания, и это называется злом.

Есть ли другое зло, кроме добра в его бунтарской фазе? Считается, что есть. Говорят о зле идеологии, о нигилизме. Нигилизм имеется в виду как акт сознания, т. е. не проходит через сон. Всю энергию, какая у него есть, он берет от бунта хорошего в его свирепой фазе, когда оно сбрасывает расписания и картинки.

Где у Дильтея добро и зло? Проблема у него субсумируется напряжением научной объективности. В серьезной тяге к глубине добро сливается с усилием, с работой, а зло – с леностью, недостатком. Зло таким образом есть только по недостатку добра. Что добро может быть злым, в расчеты Дильтея не входит. Что зло не только недостаток добра, что оно самодеятельное, загадочно выступает с приближением к своему вплотную, Дильтей это не рассматривает. Этот его уход от дилеммы добра-зла связан с его остановкой на подступах к тому, к чему метод уже неприложим?

У Дильтея как математика основа естествознания, так переживание единства – основание наук о духе (89). Подразумевается возможность такой же точной науки о духе, на базе этого переживания, как естественные науки, и за счет близости к нам нашего жизненного основания – более строгой.

Мы не принимаем этого различения. Причину непринятия попробуем сказать еще раз, теперь уже с последней и предельной отчетливостью, с помощью Толстого.

Сначала только уточнение. О какой математике мы говорим. Математика для нас, в смысле как основание новоевропейского естествознания, это метрика? Я требую четкого ответа. Под метрикой понимаю широко масштаб, сетку координат, установление тождества, счет.

Есть математика без метрики. Метрическая организация вторично внесена в математику. Математика есть вне и до этой организации.

Но об этой математике мы сейчас не говорим и если имеем в виду современную наукотехнику, техническую цивилизацию, построенную на точных математических методах, то о неметрической математике говорить пока не имеем права.

Тогда обещанное объяснение непринятия дильтеевского разделения наук о природе и наук о духе звучит просто: науки о природе природу не изучают. Именно потому что они основаны на метрической математике, они развертывают и изучают только формы нашего рассудка.