Но эти вещи, умение Толстого извлекать жизнь словом, нам придется считать нам уже известными, во-первых, а поскольку на самом деле они вовсе не известны, откладываем их на потом. Здесь, в этой живописи, он ходит в правде, как рыба в море. Наша тема дневники, где, мы знаем, он скажет, что его художество не нужно. Почему скажет. В каком смысле.
И еще.
Человек должен все телесные блага отбросить от себя и предоставить другим, а духовные блага приобретать только для одного себя.
Il faudra mourir seul![79]
С Богом нельзя иметь дело, вмешивая посредника и зрителя, только с глаза на глаз начинаются настоящие отношения; только когда никто другой не знает и не слышит, Бог
Нет смысла тогда в печатании книг. Но тогда и тем более нет смысла в «Исповеди» и всей последующей проповеди. Так? Или – пересмотреть всё наше отношение к Толстому? Витгенштейн, который поставил цель и выполнил –
Я не отвечаю: вопрос слишком трудный. Оба ответа на него – «противоречия Толстого» и «до сих пор еще не понятый Толстой» – возможны, пусть нас не собьют голоса, что вопрос давно решен.
Вот заготовки к «Исповеди», где странным образом, в отличие от «Исповеди», ответ на вопросы дан как бы более поздний: уже не «периода исканий», а окончательный, всегдашний, потому что не «разумный», как в «Исповеди», а интуитивный, от первого жизненного движения, от чувства (по Николаю Николаевичу Страхову, 1828–1896, его статья о значении чувств в познании «Об основных понятиях психологии», «Журнал Министерства народного просвещения, 1878, № 5–6):
[…] Если я попытаюсь обобщить и назвать те места, где для меня открывается мое незнание и невозможность знания, то я найду следующие безответные вопросы: а) Зачем я живу? b) Какая причина моему и всякому существованию? с) Какая цель моего и всякого существования? d) Что значит и зачем то раздвоение – добра и зла, которые я чувствую в себе? е) Как мне надо жить? Что такое смерть?
Самое же общее выражение этих вопросов и полное есть: как мне спастись? Я чувствую, что погибаю – живу и умираю, люблю жить и боюсь смерти, – как мне спастись?
[…] Вера ищет не внешней истины, а спасения, и различие формы спасения не исключает единства содержания.
Единство в том, что каждый ищет спасения и находит его только в отречении от себя. (2.6.1878, Зап. кн. № 7 // 48, 187)
Ответ как спасительный жест намечен в «Записках христианина» и дан – но как? Жестом мастера, неповторимым – в «Записках сумасшедшего».
Прошу прочесть эти три[80]
. Читаю конец «Записок сумасшедшего» – чего этого «ничего нет»? Каким чудом дан этот жест? Он тот же, что у Платона («Правда»[81]). Волшебство. Яснее, чем в «Записках христианина». Безумие – ушел в него за 4 года до Ницше[82]. Но: начинается тем, чтоК 13.2.2001[83]
Спасение, его цель. Сон «Исповеди». Везде он слышал разговор о спасении, Боге – поэтому начинал (как Витгенштейн) ворочать, разворачивать, как разрушенный дом (де[кон]струкция), эти постройки, которые заранее были развалины.
Фото: вспышки, почему-то моменты – так