Дневники Льва Толстого

Читал Верна {своего ровесника; читал его с детьми}. Движение без тяготенья немыслимо. Движенье есть тепло. Тепло без тягот[енья] немыслимо (17.11.1873).

Это не зная его занятий физикохимией за бездневниковые годы непонятно, как и следующее в тот же день:

После смерти жизнь может быть химическая, после здешней физической. У Отца В[ышнего] обители многи суть.

И мы конечно в его физикохимию должны будем вникнуть, но сейчас еще немного об обстоятельствах возобновления дневника.

Про страничку или две дневника 1873 года он забыл и дневник 1865 года продолжал в той же книжке:

1878, 17 Апреля. После 13 лет хочу продолжать свой дневник. Вчера был у заутрени (пасха)… Вечером все с детьми на тягу в заказ. Читал Болотова… Нынче встал в 10, читал, сбирался писать, но — насморк и слабость духовная и физическая…

5 мая. Вчера не помог старушке телятинской. Празднословил с Вас[илием] Ив[ановичем]. — Тщеславился мыслью и горячился с Соней. — Нынче сердился на Алексея и старосту за то, что дурно окопали яблони. Читал утром записки Фон-Визиной. — Преданность Богу — правда и опасно.

22 Мая. Пережил важные и тяжелые мысли и чувства вследствие разговора с Вас[илием] Ив[ановичем] о Сереже [[3]] {некомментируемое 3 в двойных скобках}. Все мерзости моей юности ужасом и болью раскаяния жгли мне сердце. Долго мучился. Ездил в Тулу с Сережей и говорил с ним. Стал вставать рано и пытаюсь писать, но нейдет. Нейдет от того больше, что нездоровилось. Но кажется, что я полон по края, и добром.

Что случилось?? Это опять прежний Толстой! Где же он был 13 лет, когда был другим? Он, совсем другой, всплыл только в записях за 1873-й, которые я не прочел полностью, потому что там его физикохимия, к которой мы пока не имеем доступа. Он забыл или не счел записи 1873-го дневником, если начал продолжать в 1878-м сразу прямо в тетради 1865 года — и тот же мы видим серый, придирчивый отчет в раздражениях, слабости. — Тогда снова на больше чем десять лет дневник прерывается, и опять с ноября 1888-го мы видим еще раз совсем нового Толстого, того, которого всего чаще видят на фотографиях, портретах, старика, озабоченного, встревоженного состоянием нравственности, счастливого своей любовью ко всем — якобы такого знакомого.

Прежде чем перейти к этому знакомому незнакомому старику, нам надо сделать две вещи. Во-первых, название курса, «Дневники Льва Толстого», условно: даже в дневниках он держится формы, его самый непосредственный голос в случайных записках, в записных книжках, которые уже прямо его голос и его память. Мы должны их посмотреть. Во-вторых, конечно его теория тяготения и его физикохимия.

Человек складывается очень рано, с рождением, и если сразу его характер не очень заметен, то это потому что он не умеет говорить и писать. Начав писать, он обычно сразу выговаривает всё то целиком, что потом будет развертываться по частям.

Важная запись 29-летнего Толстого в самом начале записной книжки (№ 1):