Дневники матери

Поведение Гари мне понравилось. У него был не только огромный профессиональный опыт. В том, как он говорил с нами, было скрытое сочувствие. Он принес нам свои соболезнования как семье погибшего и обратил внимание на то, что нам нужно справиться с сокрушительной потерей. Затем он задал ряд наводящих вопросов о Дилане, нашей семье и нашей родительской роли. Как и ранее в этот день при разговорах с детективом, мы рассказали ему о нашем сыне все, что считали правдой.

Гари попытался выяснить, знали ли мы о планах Дилана. Выслушав наши ответы, он заявил, что «ни на йоту не сомневается», что мы ничего не знали. Я почувствовала огромное облегчение. Хотя для всего мира это не имело никакой разницы, я отчаянно хотела знать, что кто-то верит нам. Земля могла трястись и уходить у меня из-под ног, но тот факт, что мы не имели ни малейшего подозрения по поводу того, что собирался сделать Дилан, был единственной правдой, в которой я все еще была уверена.

Но лицо нашего адвоката было серьезно, когда он говорил:

– Ваш сын ответственен за то, что произошло, но он мертв. Вы самые близкие ему люди, которых окружающие могут захотеть призвать к ответу вместо Дилана, поэтому они будут преследовать вас. После похорон последней жертвы разразится взрыв ненависти, направленный против вашей семьи. Это будет очень трудное время. Вас будут обвинять, и вам придется отвечать, и в течение следующих недель вы должны серьезно задуматься о своей безопасности.

Взрыв ненависти. В течение прошедших лет у меня были причины много раз вспоминать это выражение: оно оказалось чудовищно прозорливым, идеально описывающим то, что последовало далее.

Гари предложил нам шаги, которые следовало предпринять, чтобы обеспечить нашу защиту и неприкосновенность частной жизни, и сказал, что свяжется с властями по поводу получения тела Дилана. Я оценила, как четко он определил свои дальнейшие действия и что он точно сказал, когда снова будет говорить с нами. Потом мы отвезли его на стоянку к его машине. Остаток поездки мы молчали. Мы с Томом пытались осознать то, что говорил Гари.

Дон и Рут ждали нас. Они открыли дверь гаража, когда мы подъезжали, так что нашу машину нельзя было заметить с улицы. Я никогда не забуду этот луч света, медленно превращающийся в сияющий прямоугольник во тьме, и то, что наша парковка в гараже ощущалась как сюрреалистическое или фантастическое кино, как будто мы пристыковываемся к космическому кораблю. Я была не права: это не было фантастикой или сюрреализмом, это было нашей новой реальностью.

Том выключил зажигание, и какую-то секунду мы вдвоем сидели в тишине. Перед тем, как открыть дверцу машины, я сделала глубокий вдох. Меня огорчало, что мы причиняем такие неудобства семье Тома, и я боялась, что из-за нас у них могут быть проблемы, но главным моим чувством был стыд. Мне было трудно вылезти из машины.

Том остался сиротой, когда ему было двенадцать. Его вырастил сводный брат, а Рут была старше и к тому времени уже покинула дом. (Мы с Томом по возрасту были, скорее, ближе к детям Дона и Рут, чем к ним самим.) Хотя между нами была большая привязанность – я воспринимала их как тетю и дядю, – я чувствовала себя с ними немного скованно и всегда старалась показать себя с лучшей стороны.

Дон был сыном фермера, широкой натурой, из породы трудолюбивых парней со Среднего Запада, на которых держится Земля. Вы всегда надеетесь, что такой окажется среди ваших соседей. Рут славилась своей отзывчивостью. Оба они были мягкие, добрые, говорили тихо. У них было четверо прекрасных дочерей, каждая из которых по-своему добилась успеха. И вот я, тайком прокравшаяся в их дом под покровом темноты, мать преступника.

Дон и Рут тепло, но сдержанно поприветствовали нас и помогли нам разгрузить машину. Я была очень рада, когда через несколько минут после нас приехал Байрон. Мы разбили наш лагерь в подвальном помещении. Размотав полотенца на клетке, я с облегчением увидела ярко-оранжевые перья и встревоженные глаза, разглядывающие новое окружение. Из-за аллергии Рут нам пришлось поместить наших кошек Рокки и Люси в прачечной, и они забились за сушилку, испугавшись незнакомого пространства. Я бы очень хотела сделать то же самое.

Когда мы поднялись к Дону и Рут наверх, я обнаружила, что пребывание внутри обычного дома напоминает ночной кошмар еще больше, чем отчаянное ожидание у наших собственных дверей. В те долгие часы на подъездной аллее мы были в подвешенном состоянии, мы были отрезаны от каких-либо новостей. Но Дон и Рут, как и все остальные люди в нашей стране (и, как мы обнаружили позднее, во всем мире) постоянно смотрели телевизионные репортажи о стрельбе.