Дневники матери

Всем нам приходится переживать потери, но утрата Сью накатывалась на нее бесконечными волнами горя: вначале она потеряла самого мальчика, потом – тот образ сына, который у нее был, затем – возможность оправдывать себя из-за того, что не знала о его темной стороне, затем – перестала осознавать себя кем-то, кроме как матерью убийцы, и, наконец, потеряла фундаментальную веру в то, что в основе жизни лежит логика, что если ты будешь поступать правильно, то сможешь избежать печальных последствий. Сравнивать, кому пришлось горше, – это неблагодарное занятие, и неправильно будет сказать, что утрата Сью Клиболд – самая тяжелая в Литтлтоне. Но ей пришлось столкнуться с тем, что она не могла избавиться от боли, обнаружив, что никогда не знала своего сына. Она всегда будет страдать, понимая, какие беды другим причинил Дилан. Она борется с тоской о погибшем ребенке, с тоской о других погибших детях и с тоской из-за того, что не смогла воспитать счастливого человека, который мог бы изменить мир к лучшему.

Родители переживают головокружительные дни, когда их дети маленькие и можно решить все их небольшие проблемы. Ужасно, когда у детей начинаются проблемы, с которыми ты не можешь помочь. Такое разочарование приходилось испытывать всем, но у Сью оно взвинчено до предела. Она описывает свое естественное желание делать приятное людям и со всей ясностью заявляет, что ее книга станет отрицанием этой ее склонности. Ее книга – это дань Дилану без всякого намека на прощение и в то же время призыв к действию для исследователей и защитников психических больных. Добродетельная, решительная и обладающая чувством собственного достоинства, Сью Клиболд в беспросветном одиночестве. Больше никому не приходилось переживать такого. До какой-то степени это делает Сью такой же темной лошадкой, какой был Дилан. Описывая свой опыт, она выбирает нечто вроде непознаваемости.

Овидию приписывают известную заповедь: «Переноси и будь тверд, ибо эта боль когда-нибудь принесет тебе пользу». Но с таким горем выбора мало, у тебя нет возможности отказаться нести свой крест. Ты можешь сказать, что не рад приходу беды, но не можешь попросить ее покинуть твой дом. Сью Клиболд никогда не жаловалась на то, что стала жертвой, но в ее рассказе слышны отголоски боли Иова, который говорит: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?»[3] И далее: «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. / Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье»[4]. И, наконец, «Говорю ли я, не утоляется скорбь моя». Книга Сью Клиболд рассказывает о ее напоминающем страдания Иова пути в ад, который невозможно осознать, ее прощании с ощущением безопасности. Возможно, самое большое впечатление остается от того, что книга признает: никакие слова не могут утолить горя. Женщина даже уже не пытается смягчить его. Эта книга – не очищающая исповедь, чтобы выговориться и почувствовать себя лучше. Это просто рассказ о борьбе и о принятии, об усмирении боли в надежде разделить боль других, такую же, как у нее самой, у ее сына и у его жертв.

Эндрю Соломон

Предисловие

20 апреля 1999 года Эрик Харрис и Дилан Клиболд, взяв оружие и взрывчатку, пришли в школу Колумбайн Хай. Прежде чем покончить с собой, они убили двенадцать учеников с учителем и ранили еще двадцать четыре человека. Это была самая страшная перестрелка в истории всех преступлений, произошедших в школах.

Дилан Клиболд был моим сыном.

Я бы отдала жизнь за то, чтобы в тот день все пошло по-другому. Более того, я бы с радостью отдала ее взамен на хотя бы одну из тех жизней, которые были оборваны в тот день. Но я знаю, что такая сделка невозможна. Ничто из того, что я когда-либо буду способна сделать или сказать, не сможет искупить этой кровавой бойни.

С того ужасного дня прошло шестнадцать лет, и я посвятила их попыткам понять то, что по-прежнему непостижимо для меня – как жизнь мальчика, такая многообещающая, могла кончиться такой катастрофой, при том, что все происходило на моих глазах. Я задавала вопросы специалистам, а также членам нашей семьи, друзьям Дилана и, чаще всего, себе. Что я упустила и как я могла упустить это? Я тщательно изучала свои дневники. Я анализировала жизнь нашей семьи так яростно, как это мог бы делать ученый-криминалист, перевертывая повседневные события и разговоры в поисках ключей, которые я пропустила. Что я должна была увидеть? Что я могла сделать по-другому?

Мой поиск ответов начался как полностью личное дело, как первоначальная потребность выведать неизвестное, такая же сильная, как стыд, ужас и горе, которые переполняли меня. Но я обнаружила, что фрагменты, находящиеся у меня в руках, дают ответы, подходящие к задачам, которые многие отчаялись решить. Надежда на то, что то, что я узнала, может помочь, привела меня к трудному, но необходимому решению – выйти с моей историей на публику.