Дневники. Мир или правда

— Идут дела.

Поднял лицо к небу, к холодным сентябрьским облакам и неожиданно улыбнулся.

— А небо все такое же, синее. Надо же! Даже сквозь облака. Никогда не меняется, — оглянулся на меня, — Вот и ты не меняйся, никогда. Слышишь?

Странный какой. Почему же небо не меняется, если все время разное? Я ждала продолжения, объяснений, но он только потрепал меня по отросшим волосам, долго-долго посмотрел в глаза и бросив ласково: «Прости Лисенок», пошел прочь, наконец-то подобрав шарф повыше… Я тогда не поняла, что он не просто так уходит, что я не увижу его больше после этого разговора. Не увижу никогда. Может быть, если бы знала, попыталась остановить, удержать, запретить делать то, что он задумал. Но я ничего не знала и не остановила.

Сережа перестал к нам ходить. Мама восприняла это спокойно, словно так и должно быть.

— У каждого своя жизнь, — отвечала она на мои вопросы, — Ты же сама хотела, чтобы он ушел? Не помнишь уже?

Я помнила, как прогоняла его, полная обиды, как тяготилась его присутствием и знанием о его семье. Помнила их ссоры с мамой, рожденные непониманием и разностью восприятия мира. Еще, я помнила, как он пел под гитару, как смеялся, как смотрел весело с огоньком, как называл Лисенком. Помнила легкость и свет, которые наполняли наш дом, а теперь ушли, вместе с ним. Нет! Они ушли раньше, до него…

Я закончила школу, не выходя из дома. Рассчитывала на шикарный выпускной, но любые массовые мероприятия запретили, и мы с друзьями тайком напились на чьей-то даче, сетуя на глупых взрослых, устроивших полный хаос из жизни. Тася с грехом пополам и с моей помощью перешла в шестой класс.

Я надеялась, что однажды этот хаос завершится победой добра и разума, что мама прекратит жить на работе, что вернется Сережа…

Сережа не вернулся, а Хаос завершился на самом деле. Просто тихо умер, забылся, поглощенный другим, более сильным несчастьем, случившимся на Украине.

Мне тогда, если честно, было все равно, что там происходит. Ну какое может быть дело восемнадцатилетней первокурснице, окруженной поклонниками, цветами, полной мыслей о великолепном будущем, до взрывов где-то далеко на западной границе, до танков, продирающихся по снегу и грязи к чужим городам и деревням? Консерватория распахнула для меня двери, я с наслаждением отдалась учебе. После мутных лет мне наконец-то снова стало хорошо и радостно от того, чем я занимаюсь. Музыка летела из-под пальцев сама собой, я только чуть-чуть помогала ей каждодневным трудом. Вечерами концерты, кино, свидания в парках, лыжные прогулки по выходным; потом, весной, сплавы по северным речкам. Да еще приходилось подрабатывать — давала частные уроки фортепиано и сольфеджио — потому что маминой зарплаты едва хватало на нас троих.

Кажется, я почти позабыла Сережу, занятая важными делами, хотя порой меня охватывала непонятная тоска, когда, стремительно скользя по лыжне, я вдруг видела впереди широкую спину, слишком напоминавшую спину маминого пропавшего друга, или распевая песни с друзьями у костра, ненароком вспоминала о яркости и невесомости того времени, когда Серый Волк был с нами…

Это случилось весной. События на Украине, едва начавшись, казалось вот-вот завершаться нашей сокрушительной победой, но ситуация продолжала неумолимо усугубляться, втягивая в черный водоворот все больше и больше людей. Цвели сирени и яблони, восторженно пели соловьи под ночной луной, а утром небо раскидывалось широко над пыльным городом. У меня полным ходом шла сессия. Занятия до боли в пальцах, прослушивания, экзамены отнимали массу времени. Вечером ученики. Я позабыла вообще обо всем, так мне хотелось быть лучшей, нигде не ошибиться и все успеть.

Я вернулась днем с экзамена и застала дома чужую грустную женщину в черном платье. Она сидела на диване, подле нее — бледный, светловолосый мальчик, ровесник Таси. Сама Тася, чем-то сильно напуганная, забилась в угол. На столе бумаги вперемешку с рассыпавшимся печеньем. Мама необычно потерянная, неловкая, пыталась подавать чай, но у нее постоянно что-то падало, разбилось блюдце. Она сказала: «К счастью», улыбнулась вымученно и вдруг, бросив все, заплакала, присев у стола на табурет, уронив в ладони лицо.

Я встревоженно огляделась, машинально поздоровалась, кинулась к маме, но от моих вопросов она заплакала еще горше. Тогда я обернулась к чужачке и потребовала ответов от нее, справедливо предполагая, что это она принесла к нам в дом непонятную еще беду.

Женщина посмотрела внимательно, страдальчески искривила губы и вдруг заговорила голосом, который однажды, очень давно, всего единожды я слышала из телефонной трубки, и не смогла забыть. Сообщила, что ее зовут Лариса, а мальчика — Витя.

— Ты Алиса, я полагаю?

Она выглядела очень достойной, спокойной и совсем не злой, но я все равно шарахнулась от нее прочь, вспомнив как это было давно — жестоко и больно.

— Я знаю, кто вы, — прошептала я, чувствуя, как начинает покалывать щеки, от обескровливания, — Зачем вы пришли? Сережа давно не приходит к нам. Больше года!