Дневники мотоциклиста. Приложения

Или поведать про мытарства сидящего рядом наивного русского дедушки, волею судеб доживающего свой век в Бишкеке. Которого занесло в Россию к родственникам, но встретил его домодедовский бомбила, который без малейших колебаний «обул» деду на лишних 1500 рублей?

Или что там ещё с нами за эти полдня в ожидании последнего ночного рывка на пересылках да тюках произошло… Если описывать всё, года на три получится, с конфискацией багажа. Нет, ничего этого я рассказывать не стану…

………

Хотя, пожалуй, всё же опишу последнюю осмысленную вспышку сознания: последний час полёта уже перед самым домом. Весь салон давно пребывает в дремотном анабиозе: за иллюминатором непроглядная ночь. Рядом со мной, как и в первый раз, сидит Саша. В который раз Саша, как всегда Саша… бедный Саша. Как он, наверно, от меня устал за эти нескончаемые три недели, которые уже никогда, кажется, не кончатся. И тут я предлагаю ему… спеть. Нет, не горланить во все купленные барабаны, как на кенийской границе, а тихо, шёпотом, чисто для себя. Для души. Хоть так приблизить долгожданную встречу с родиной. Спеть нашу родную, фирменную.

Конечно, Профессор в отказ. Но что он может поделать, когда я уже затянул едва слышно:

«Я вижу, я снова вижу тебя такой
В дерзкой мини-юбке, что мой покой…» [93]

Это уж совсем удар ниже пояса! И он, как закланный, как зомби начинает едва заметно отстукивать ритм и вести вторую партию. Пойми, Саша, ты настоящий друг, и я этого никогда не забуду! Впоследствии подобные «тихие концерты» стали традиционными, когда в последний абстинентный день Ильменки уже нет ни сил, ни голоса горланить старые добрые рок-н-ролльные хиты нашей молодости. И мы поём их именно так, под сурдинку, в расслабленном боссановисто-лаунжевом ключе. Поём, всякий раз вспоминая тот самый первый «тихий концерт» на борту лайнера, прорезающего последнюю тысячу километров, отделяющих нас от дома…

Вместо послесловия

Вместо долгих и занудных послесловий совсем последняя история. Сон мне [94]: ряжусь я с Крисом по покупке растаманской шапки. Магазин то ли родственницы его, то ли совсем жены. Но то форма у берета дурацкая, то цвета не те. И я понимаю, что в очередной раз меня глупо разводят, но ничего поделать с этим не могу. Я ведь во сне!

Сон, очень похожий на явь. И это через месяц после возвращения!

«И всё снились мне венгерки с бородами и с ружьём
Снились Дусины клеёнки цвета беж
И нахальные шпиёнки с Бангладеш
Поживу я, воля божья, у румын
Говорят, они с Поволжья, как и мы…» [95]

После слов

А теперь то самое, крайне не рекомендованное к прочтению, глупое и занудное послесловие. Когда все слова давно сказаны, но расстаться со своим творением автору жалко и страшно. Потому что дальше ПУСТОТА! Вот он и цепляется из последних сил…

Каков жанр этого графоманского ситкома, где серии сюжетно отвязаны друг от друга, и держатся исключительно на амплуа титульных персонажей? Когда дискретность, разорванность повествовательности рушит все зацепки предыдущего опыта и прошлых актов пьесы. Есть такой жанр ДИСКРЕТИНИЗМ? Только наложенного закадрового идиотского смеха не хватает…

И есть ли мораль или урок у этого сериала? В чём этическая концепция сперва вбирать в себя впечатления, а затем их так долго физиологически пережёвывать, переваривать и далее по списку? Когда простой по сути костяк повествования сперва обрастает жилами и мясом, а затем оплывает жиром. Мораль, оплывшая жиром и мающаяся от одышки…

Подумал я и про наше восхождение. Ни какие мы не крутые! Это лишь очередной виток моды, туристической моды. Чем он принципиально отличается от той же Хургады и Шейха? Суть, ничем: очередное накопление впечатлений, эмоций, фотографий и букв в отчёте о поездках. Всё это от Лукавого. А где настоящее? Где? Нет его! И никто не знает, где. И есть ли, вообще, это самое «настоящее»? Мир издревле кормят байками про настоящих героев, святых, богов. Но всё это лишь лубочные, ярмарочные украшения, чтобы отвлечь ребёнка в масленичное воскресенье:

«Не плачь, я куплю тебе калач! Перемелется – мука будет. Вот зима закончится – заживём, Вадюха…»