Дневники Палача

Барона мало волновали проблемы простых землепашцев. Барон желал кушать. Барон желал устраивать гулянки и пиры. К тому же, в следующем месяце намечался рыцарский турнир в честь… какая разница хлопам, в честь чего гуляют их хозяева.

Люди барона забрали все.

В последний момент, с трудом удалось спрятать посевную пшеницу. Однако есть ее самим — означает верную смерть.

Слава создателю — рядом лес.

Ягоды собирать уже поздно, но ведь есть орехи, съедобные коренья, а скоро должен начаться сезон грибов…

А в лесу — звери. Толстошкурые кабаны, пушистые лисы и тучные олени.

Заводилой выступил Грет — сейчас спрятался дальше других за дрожащими спинами товарищей.

Как обычно бывает — решимость подогрели изрядной долей алкоголя.

Они считали, что идут на это из-за голода, ради детей.

Нет.

Правду можно скрыть от себя, но не от палача.

Азарт охоты.

Эйфория нарушения закона.

Адреналин вседозволенности.

Они пошли в лес и убили оленя.

Вообще-то, оленя не так просто загнать и убить.

Но им повезло, если это можно назвать везением.

Олень был мертв.

Туша животного лежала у ног охотников.

Они сделали это!

Азарт охоты.

Эйфория нарушения закона.

Адреналин вседозволенности.

Они плясали над тушей и выкрикивали слова.

Разные.

Главным образом хвалебные.

Себе.

И в этом была их ошибка.

Не первая.

Первой было то, что вообще не следовало начинать подобное дело. Тем более — навеселе. Тем более — столь многочисленной компанией. Кто-то все равно бы проговорился.

На звуки появились егеря.

Испуг.

Адреналин остался, но уже от страха.

Прочие чувства улетучились.

Они бежали сквозь лес. Кто — куда, в разные стороны.

Егеря их поймали и привели в тюрьму.

Они были виновны — и сами знали это.

Надежда ушла, вместе с остальными чувствами, вытесненными страхом.

Наказание за браконьерство — смерть.

Это я тоже прочитал в их мозгах.

И самое страшное из того, что я прочел, они принимали это, как должное.

Разве может быть иначе.

Пять человеческих жизней — за одну оленью.

Что здесь такого?

— Ну?

Барон восседал за тем же столом. Недавняя гулянка никак не сказалась на внешности хозяина дворца, во всяком случае, на заплетенном морщинами лице новые поступления остались незамеченными.

— Ну? — только голос, голос уставшего человека. Не иначе — трудами праведными. Праведность для каждого своя.

Я мог бы немного дерзнуть: «Что ну?», даже: «Не нукай, не запрягал!» Однако зачем.

Вопрос был краток и понятен.

— Да, оленя убили они.

— Я знал и без тебя. Когда казнь?

— Казни не будет.

Не нужно быть телепатом, чтобы почувствовать, как напряглись немногочисленные, присутствующие в комнате слуги.

Бесцветные глаза барона оторвались от столешницы, чтобы взглянуть на меня.

— Почему?

В иных обстоятельствах, он бы вспылил, сейчас, то ли в силу усталости, то ли светила расположились определенным образом, оставался спокоен. Однако, совсем не значило, что следующая сцена не начнется с приступа гнева.

— На планете Донаск смертельной обидой считается, если человек плюнул на чью-то тень. Такую обиду смывают кровью, вырезая весь род до третьего колена. Причем, мститель по закону прав и защищен этим самым законом. На Советии смертельная казнь полагается за расхищение общественного имущества. Проще говоря — если украл горшок из деревни — тебя казнят. Если убил кого, даже намеренно — всего лишь штраф. На Урбе забивают камнями тех, кто покинул пределы города. На Сотоке убивают всех голубоглазых. Возможно, вы не знаете, но большинство детей рождается с голубыми глазами. Так вот, они растят их и ждут, как только цвет глаз устанавливается окончательно, ребенка, или оставляют в живых, или сбрасывают со скалы. Самое интересное, что всех это устраивает, и никто не видит в происходящем ничего необычного или — боже упаси — предосудительного.

— Хорошо, что не с карими.

— Что? — признаться, я не совсем понял, да и ожидал несколько иной реакции от барона.

— Карие глаза — доминантный признак. Если бы на твоем Сотоке сбрасывали со скалы кареглазых, через несколько поколений было бы некого сбрасывать… или некому.

— … — а ведь в человеке можно ошибиться. Даже палачу.

— Как я понял, браконьеров ты казнить не собираешься.

— Не собираюсь. Даже если бы и захотел — просто не могу.

— А вот я могу. Я мог их казнить еще неделю назад, когда поймали в лесу. Прямо над оленем. Загнать, как загнали зверя. Или милостиво повесить на ближайшем суку. Так женушка моя: «Нет, мы — цивилизованные люди, давай сделаем правильно… в прошлом году я была на Волме, там только палачи и казнят… соседи обзавидуются…» Бабский лепет! Я мог их казнить сразу, а вместо этого пригласил слюнтяя! — вопреки ожиданию, барон снова не вышел из себя. Он просто говорил, если так можно выразиться, констатировал факты. — Плевать я хотел на твои правила и твои желания!

Я молчал. Слуги старались забиться в места потемнее и подальше.

— Может, ты еще помешать хочешь… мне! — а вот теперь в голосе прорезались эмоции. Не гнев, нет… надежда, что ли…

— Не помешаю. Палачи не вмешиваются в местные дела

— Тогда проваливай отсюда. А своим передай, пусть даже не надеяться на оплату — работа не сделана!