Большую же часть дня Володя проводил за письменным столом, который был буквально завален всем, что было необходимо для работы. И эта масса всего не подлежала приборке. Он знал, где что лежит, и видимый хаос оборачивался идеальным порядком во время работы. Подобный хаос, как мне казалось, был и в дачном сарае, где единоличным хозяином был Володя. Когда мне пришлось после смерти Володи заняться хозяйством, я обнаружила тот же, не видимый постороннему, порядок – инвентарь, инструмент, бытовая химия и т. д. находились в своих, строго определенных границах.
Непременным атрибутом очень большого письменного стола был стакан крепкого чая, пачка крепчайших папирос «Казбек» и пепельница. Летом чай Володя всегда заваривал сам. Не то в шутку, не то всерьез утверждал, что лучшая заварка получается только «на седьмом пузыре», а носик у чайника с кипятком должен быть только коротким и широким. Курил он одну папиросу за другой, и в кабинете всегда стояло сизое облако дыма. Хорошо работалось ему только дома. В писательские дома творчества он никогда не ездил, потому что не понимал, как можно писать в «общественном месте».
В кабинете книжные шкафы были доверху забиты книгами. Однако Володя никогда не был собирателем их. В нашей библиотеке не так много собраний сочинений и беллетристики. Покупались и заполняли полки книжных шкафов книгами, нужными для работы. Так образовались большие подборки книг о природе, искусстве, архитектуре, воздухоплавании, космосе и железных дорогах, истории, декабристах, Сибири и России, мыслимые и немыслимые словари – от «Словаря русских старожильческих говоров» до словаря жаргона преступников «Блатная музыка» 1927 года издания с пометкой «не подлежит оглашению». Целый шкаф занимали рабочие блокноты, а их более сотни, карточки, тетради, испещренные цифрами, именами, цитатами, письма и документы, тематические папки с вырезками из газет и журналов, магнитофонные записи, сделанные в библиотечных залах и архивах.
Однако были книги, которые по-особому грели душу, которыми Володя гордился, показывал их гостям, говорил о них. Это, например, Полное собрание сочинений А.С. Пушкина в одном томе 1949 года издания, Библия с гравюрами французского художника Гюстава Доре, «Философия общего дела» Николая Федорова 1906 года.
Работая над гипотезой авторства «Слова о полку Игореве», Володя начал собирать все, что связано с этим «бессмертным творением русской, общеславянской и мировой культуры». Особенно выделял он широкоформатное пражское издание «Слова» 1946 года со скорбным ликом Ярославны на суперобложке. Даже грабители, которые вскрыли нашу квартиру, по странному совпадению, в 13-ю годовщину со дня смерти Владимира Алексеевича и унесли единственно ценное, что было в доме – четыре иконы, заинтересовались этой книгой, донесли ее до входной двери и почему-то оставили…
Володя был убежден, что автором «Слова» был сам князь Игорь, и аргументированно отстаивал эту точку зрения на страницах романа-эссе «Память».
Он мечтал продолжить исследование авторства «Слова», сделать свой перевод. В отличие от многих ученых, считал, что «если мы никогда не откроем имени автора «Слова», то никогда не поймем до конца ни того времени, ни его культуры, ни самой поэмы, ни многих тайн русской истории».
Одна книга из нашей библиотеки дорога и мне своей дарственной записью. Это основательно потрепанный томик «Народных русских сказок» А.Н. Афанасьева, изданный в 1936 году издательством «Академия», с надписью: «Завещаю своей дочери Ирине, чтобы она любила свой народ, русскую литературу, язык этого народа так хотя бы, как я все это любил!» 30.10.72. Вл. Чивилихин.
В 70-е годы Володя начал работать над романом о Запсибе с предварительным названием «Дорога». Через жизнь инженера путей сообщения и будущего писателя Гарина-Михайловского он хотел рассказать о строительстве железной дороги, соединяющей западные и восточные границы страны, о развитии Сибири через эту стройку века. О том, как тщательно он готовился к этой работе, свидетельствуют многочисленные рабочие тетради. В них интересные записи о быте и обычаях, праздниках и буднях, одежде и пище, вере и неверии, морали и нравственности людей, живущих в местах будущей трассы, об особенностях городов, городков, поселков с их промышленными, культурными и культовыми постройками, выписки из прессы того времени, переписка губернаторов с императором и ведомствами, многое другое. Было уже написано немало, но работа была отложена. Володю увлекла новая тема, давшая начало роману «Память».
В то время Володя уже сильно и тяжело болел. Он перенес инфаркт, целый год не мог оправиться от инсульта, головная боль, скачки давления не позволяли, как прежде, засиживаться за письменным столом. Лекарства не очень помогали. Иногда, сжимая голову руками, он говорил: «Лена, ты представить не можешь, как плохо у меня с головой!». Однако он находил силы работать, ездить в библиотеки, сидеть в читальных залах, встречаться с людьми.