Дневники русской женщины

Читаю теперь «Государя» Макиавелли. Эта ужасная книга могла быть написана только в свое время. Читая ее, можно воскликнуть: «И до такой гадости, подлости мог дойти человек!» Эта книга – возмутительнейшая насмешка над человеком, она внушает мне глубокое отвращение и негодование. Автор ее полагает, что государь (Il principe) – какое-то особенное существо, которое, в силу неведомых никому прав, может располагать по произволу человеческой жизнью, справедливостью, честностью – всеми благородными чувствами. Когда я прочла похвалу действиям Цезаря Борджиа – я бросила книгу на пол. Меня возмущает, что один человек только потому, что он носит название Государя, имеет право располагать всем. Нет сомнения, что эта книга была достойной своей эпохи. Рассуждения Макиавелли на первые три книги Тита Ливия очень интересны; конечно, нельзя не согласиться, что все советы государю внушены глубоким знанием истории и людей; они дышат практической мудростью, но она-то и бьет через край! —

Льстецы, льстецы, старайтесь сохранить
И в самой подлости оттенок благородства…

а здесь его и нет. Впрочем, это было, пожалуй, счастливое, наивное время, где всякий говорил откровенно, не скрывая своих дум. Мы, должно быть, стали утонченнее. Будь такая книга написана в наше время – автору не поздоровилось бы от нападок прессы и общества…

24 октября. Иногда, увлеченная Св. Писанием и примерами жития святых, я решаюсь вести добродетельную жизнь, а иногда – совсем наоборот. Почему я такая? Но… впрочем, вы не знаете, как я честолюбива; этого я не говорю никогда и никому, но в действительности – безумные мечты овладели мною уже с 13 лет. В этом глупом возрасте я уже мечтала о приключениях, о возможности поездки в Абиссинию, чтобы выйти там замуж за Негуса; в 15 лет я мечтала образовать женский университет в России и, вся поглощенная этою мыслью, таинственно заявляла в дневнике: «Много надо времени и много надо денег»… Я все отдала бы за славу. И вот, мечтая таким образом, я в то же время вижу, как это все глупо, и голос рассудка твердит мне «перестань»… но могу ли я?

Теперь читаю «Коран» Магомета, и это оригинальное произведение не производит на меня ни малейшего впечатления. Я одолеваю его с усилием, а все-таки читаю; ведь это, по меньшей мере, оригинально: читать Коран. О нем все знают, но немногие имеют понятие. Святые книги написаны не простым языком, а каким-то особенным слогом, который производит на нас неотразимое впечатление; такое же впечатление должен был произвести и Коран на арабов; хотя ему до Евангелия – как до звезды небесной далеко. Евангелие слегка напоминает восточный колорит языка.

Москва, 12 ноября. Сейчас вернулась из Большого театра, слушала «Жизнь за Царя». Это лучшая из русских опер: все, что есть высокого, благородного в душе человеческой, – пробуждается, когда ее слушаешь. Театр, его обстановка, публика, костюмы – от всего этого у меня кружится голова, я положительно не могу писать, иначе выйдет какая-то восторженная чушь.

13 ноября. Я очень огорчена, смущена, вообще поставлена в недоумение: тетя заметила, что у меня совершенно детские манеры, и я не умею держать себя солидно, по годам. Но что же мне делать? Для себя, в глубине души – я серьезна, положительна, но в глазах других – чувствую, что я какой-то смешанный, пестрый человек: одним кажусь серьезной, другим – ребенком (это для меня оскорбительно), третьим – умной (чего нельзя сказать). Что же это такое?..

16 ноября. «Сафо» Ермолова играла бесподобно. Меня поразил ее голос: глубокий, гармоничный, сильный – он проникает в душу, невольно приковывает все внимание. А лицо! – вся драма изображалась на нем, все, что не выражалось словами, – можно было читать в ее чертах. Это гениальная артистка. Ее забросали цветами, сыпался дождь букетов, она улыбалась и посылала публике воздушные поцелуи. Как бы мне хотелось быть на ее месте!..

20 ноября. «Так жизнь молодая проходит бесследно!» Боже, дай мне другой жизни! Дай власти и славы, научи меня смирению, кротости, терпению и терпению.

Так и рвется душа
Из груди молодой,
Просит воли она
Просит жизни другой!!!

Но бесполезны жалобы, просьбы и слезы… Впрочем, теперь, пока здесь, я счастлива и совсем забываю о доме и о своих.

22 ноября. Вчера умер Фет. Тот самый Фет, стихами которого я зачитывалась, считая его чуть ли не бессмертным. Майков, Полонский, Фет – вот три писателя, на которых держится, как я думаю, вся наша современная поэзия, – и уже одного из них не стало! Что толку в том, что в России много поэтов! Никакие Фруги и Надсоны не заменят и строчки Фета, возьмите их десятками тысяч, все же они – не он.