Утром обедница и провод по одному, недавно здесь умершему: поучение о поминовении умерших и объяснение слов молитвы Господней: «Да приидет Царствие Твое» (первое прошение объяснено было вчера). — Испытаны дети в знании молитв, и, кроме двоих, никто ничего не прочитал, по робости или по незнанию; во всяком случае, Фома ничему в сем деле и не думал учить детей, — Посещены восемь домов христиан; помирены супруги — Макарий и Марфа Симояма; обижают молодую невестку; но напали на женщину с норовом; бросила мужа и ребенка и ушла к отцу–язычнику; жалость смотреть на малютку, который, лишенный груди, матери; болен. Предполагалось вчера на сегодняшний вечер проповедь для язычников, но дома удобного не нашли, притом же дождь рубил весь день — вероятно, никто не пришел бы. Итак, кончивши церковные дела, мы с о. Никитой в пятом часу вечера выехали дальше Енаго и ныне вот ночуем в Кусе, — дождь же безостановочно рубит.
Целый день рубил дождь и дул ветер; мы с о. Никитой очень озябли; насилу в десятом часу вечера дотащились до ёнако; здесь, однако, маленькая Церковь ждала; отслужили вечерню, поговорили о Церкви. Христиан здесь всего шестнадцать; из них только девять крещены здесь, прочие — из других мест; из крещеных один уже успел охладеть, и теперь неизвестно где, адвокат низшего разбора; другого мальчика отец язычник не пускает в Церковь, хотя прежде сам просил крестить его; теперь развращает влиянием какого–то учителя, ненавистника веры, ибо считает себя потомком плешивой обезьяны; двое вышли в другие места; двенадцать остается в Церкви, но и из сих четыре работают в отлучке, так что я могу видеться только с восемью верующими здесь.
К ним присоединятся послезавтра крещеньем семь, если по испытании окажутся достаточно знающими вероучение; катихизатор Василия Арита представил было восемь, но одну девочку одиннадцати лет я велел удержать от крещения, чтобы с нею не случилось того же, что с вышеозначенным мальчиком, ибо родители ее язычники, пусть родители научатся вере и крестятся, тогда и она с ними.
В двенадцать часов, отказавшись от всякого угощения, я лег спать.
Встал с сильною головною болью и с больным желудком, должно быть оттого, что вчера простудил его. Утреннюю молитву совершили все, находящиеся в катихизаторском доме; о. Никита в епитрахилье благословил. Погода гадкая. На душе невесело, совсем непразднично — так–то душа наша слаба и зависима от тела и прочих посторонних влияний. Посмотрим, что Бог даст дальше сегодня; пишется же это еще пред богослужением, которое начнется в девять часов и будет состоять из обедницы и проповеди…
Обедницу предположено было начать в девять часов утра, но ждали сбора христиан до половины одиннадцатого, так что я наконец потерял терпение и, отозвавши о. Никиту в сторону, заметил ему, что это крайне не рекомендательно для христиан, что мало показывает участия к богослужению и крайне невежливо относительно Епископа, приезжающего к ним раз в многие годы и встречающего такое невнимание с их стороны к участию с ним в молитве, — пусть он вперед учит христиан не быть такими холодными к богослужению и такими невежливыми. На обеднице было человек восемь, в том числе двое малышей. Сказано поучение на начальные прошения молитвы Господней.
В Ёнако особенно сильно противодействие христианству со стороны «Дайдиоха» — общества националистов, мешающих в одно все здешние три веры и старающихся замазать этою смесью отверстие, чрез которое свет христианства проникает в страну; в одном этом Тотори кен только до двух тысяч членов этого общества, и в Токио — главные этого общества — отсюда; влияние этого общества обнаруживается тем, что здесь иногда в христианских проповедников камни пускают. Здесь есть епископалы, человек восемнадцать; из Мацуе два раза в неделю здесь бывают аглицкие проповедники; постоянно же живет в Монако одна ирландка–миссионерка.
В продолжение дня была проповедь для своих и слушающих учение, собравшихся в моей комнате; речь была особенно о том, что христианство не только не погубит Японии, а, напротив, Япония погибнет без христианства; говорено по поводу того, что брат одного молодого чиновника, учитель, запрещает ему креститься потому–де, что христианство учит не почитать императора, каковое подозрение недавно возбудили протестанты в одной школе на Киусиу, объявив свою школу космополитною.