Поздно вечером вернулись о. Федор с Мори и рассказали про положение миссий следующее. Католический катихизатор рассказал им, что у них здесь два патера; один ныне в отлучке на острове Садо, где у них есть христиане, другой — молодой, еще не знающий по–японски, и сестры Милосердия; две школы мальчиков, где 60, девочек — 70, — все бедных, больше сирот и бесприютных; христиан всего 60 человек в городе, и то почти все не здешние, а пришлые, и это в двадцать лет проповеди; катихизатор говорит, что он давно бы ушел из этого места по бесплодности его, но никто больше не идет служить в Ниегата; он же здешний родом, так его и держат здесь. Долго просидевши у католического катихизатора, который рад был их посещению, они потом пошли к протестантскому, пресвитерианцу; дома его не застали, а приняла жена, которой они дали свои карточки, но она не всмотрелась, что на них значится, приняла их за единоверцев–пресвитериан и пошла откровенничать; прежде всего выругала своего мужа–катихизатора, что он стар, слаб, к катихизаторству мало пригоден, потом расписала самыми мрачными красками свою Церковь и Ниегата — одним словом, по ней — только пять человек христиан у них в Церкви, и Ниегата самое плохое место для проповеди, — Катихизатора–конгрегациала в городе нет; по словам Rev. Newell и Pedley, он ныне в отлучке, о. же Федору в городе рассказали, что он рассорился здесь с христианами и ушел отсюда.
Итак, по всем собранным сведениям, Ниегата не обещает быстрых успехов в проповеди, если поставить здесь проповедника.
Утром в Ниегата сели на пароходик до Наоецу; до места посадки на берегу долго брели по пескам, долго ждали на берегу, с опасностию вымочиться в морской воде (в которую я и попал на мгновение) вскарабкались на большую лодку, откуда уже с наполовину укаченными морскою болезнью многочисленными спутниками высадились на самый дрянной пароходишко, который только можно вообразить; здесь — всюду рвота, куда ни глянешь, а наверх выйдешь — негде сесть и почти негде стать. В половине шестого вечера пришли в Наоедзу, и здесь с опасностями была высадка: я чуть не сломал себе ногу, а болит она сильно и теперь (в Тояма). На берегу видели бесчисленное множество больших рыбищ Саме, наловленных в Хоккайдо. Тит Масуда, служащий машинистом на железной дороге, встретил на берегу; поехали в гостиницу около станции, сходили в дом Тита и пропели Пасхальное Славленье, потом в гостинице пообедали, что сделали с немалым удовольствием, ибо доселе невольно постились. Я думал, что угощаю Тита, а оказалось, что он нас с о. Федором угощал, заранее уже расплатившись за обеды. Тут, между прочим, рассказали о. Федор и Тит, как обратилась жена его ныне Ирина к христианству; она была очень враждебна к христианству, всегда уходила из дому, когда к Титу приходил катихизатор. Нифонт Симое (они жили тогда в Нагано) говорить о вере. Но видя, что муж ее с проникновением христианством, мало–помалу переменяется в проведении к лучшему, не тратит денег на гулянки с приятелями и прочее, она стала и сама располагаться к христианству; и вот в это время, когда она однажды читала молитвенник и потом вдруг, оставив его на «кодацу», в котором были горящие угли, по какому–то делу ушла из дому, случилось знамение особенной Милости Божией к ней: вернувшись домой, она нашла сгоревшим все ватное одеяло, которым был покрыт кодацу, лежащего же на нем молитвенника огонь ни на волос не коснулся. Пораженная этим чудом, она глубоко уверовала в Христа, и ныне они с мужем — самые усердные христиане.
В девятом часу вечера мы уже были на другом пароходике, шедшем из Наоецу в Кувасе. И здесь опять долгое ожидание на берегу — и холодно же было, страсть! Щелкая зубами от холода, я развлекался смотря, как «саме» таскали с лодок на берег; каждую рыбищу тащили по песку веревкой человека два–три — так она велика, и их уже, должно, больше тысячи лежало на песке — щедрый дар моря! Наконец, на плечах громадного японца добрался по воде до «хасике», отсюда до парохода, на этот раз лучшего, чем прежний. Проспавши довольно покойно, хоть в три погибели согнувшись от недостатка места на полу каюты, мы утром в воскресенье благополучно высадились в Кувасе.