Дневники св. Николая Японского. Том II

О. Петр Кавано пишет: в Усуки отец Алексея Огино, бывшего катихизатора, помер 13 июля, мать 20–го, сам Алексей 16–го августа; в прошлом году сбежал зять Огино, бросив жену с ребенком; в прошлом же году обрушившаяся скала раздавила в их доме отца и мать жены Алексея Огино. Непрерывная цепь несчастий! Старый враль — отец Алексея и жена его были очень благочестивые христиане; помню их, с таким радушием и радостию встречавших меня в Усуки и потом в их деревне и их доме близ Усуки. Дом их — старый–престарый, как и сам старик Огино, со старою аптекою деревенских медикаментов в нем, прилегал к страшной, нависшей над крышею скале, столь близкой к задней стороне дома, что я рукой гладил скалу. Должно быть, и дом родителей жены Алексея был в таком же положении, и часть скалы, наскучив наблюдать домашнюю жизнь, порешила покончить ее. Во всяком случае, ныне две несчастные женщины — христианки с детьми остались без покрова и призора, так как и Огино — родом нездешние, а родных в Усуки нет.

Написано к о. Петру Кавано, чтобы он, во–первых, немедленно поехал в Усуки и похоронил троих покойников, так как они в ожидании священника лежат не отпетыми (кари–но сосики), хотя и прикрытыми землей; вызвать священника бедным сиротам не на что, поэтому посланы деньги на дорогу о. Петру. Во–вторых, чтобы испытал, не годны ли две вдовы для приготовления их к служению диаконисе, то есть к проповеди женщинам и так далее? Если да и если они пожелают, они будут взяты сюда для научения и вместе с тем воспитание их детей будет обеспечено Церковью. В–третьих, чтобы тщательно разведал, есть ли у них родные для помощи им, — Ныне послана помощь им десять ен частно.

О. Яков Такая просит переместить его катихизаторов: Фудзивара в Кагосима, а Ходаке в Нобеока. Причины: Петр Фудзивара в корреспонденции в «Сейкёо Симпо» описал Нобеока слишком дурными чертами; христиане оскорбились за свой город и возненавидели его; служить ему дальше там бесполезно. Павел Ходаке подвергся нареканию в Кагосима в дурном поведении; по исследовании оказалось, что подозрение неосновательно, но тем не менее молва испортила его репутацию, и ему в другое место удалиться нужно! Нобеока — родина его; есть неудобства помещения его там, но есть и удобства — много родных, знакомых и так далее. Написано, чтобы переместился.

Василий Таде, отправленный на проповедь в Такамацу, на Сикоку, пишет, что место очень трудное для проповеди: народ считает свой город центром вселенной, и потому на приходящих из других мест смотрит свысока и не хочет знать их. У католиков и протестантов, долго проповедующих здесь, — никого из местных жителей, а есть несколько нетуземных христиан. Одна надежда–де, что железная дорога, скоро имеющая пройти здесь, принесет другие веяния. Более верная надежда на помощь Божию, если катихизатор будет достоин ее. Все просьбы его: на квартиру четыре ен, помощь на первоначальное прожитье в гостинице пять ен, прислать молельную икону, книги — исполнено.

Ученицы вернулись из Тоносава; все здоровы и благополучны; явились в семь часов вечера; поблагодарил наставниц, что берегли детей.

В Одавара, к сожаленью, помер Антоний Исокава, семинарист, захворавший холерой и будто бы в одно и то же время тифом. Дали мы знать отцу его — врачу Моисею Исокава, практикующему недалеко от Токио. Сегодня вечером он прибыл сюда. Крайне печально было видеть тихие слезы его. Три года тому назад он хоронил старшего сына — студента медицины, ныне идет хоронить другого и последнего. Если бы не христианское утешение, что сын его жив, вероятно, у Бога, в Церкви Небесной, ибо умер напутствованный святыми таинствами, и был, кроме того, юноша добрый, совсем не испорченный — чем бы можно было утешить? Но, слушая, он сквозь слезы улыбался, — и мрачная скорбь и отчаяние — незнакомы сердцу христианина! Завтра, чем свет, он отправится в Одавара предать земле кость и пепел сына (ибо умерших от холеры сжигают до отдания земле).

17/29 августа 1895. Четверг.

Целый день ученики являются один по одному, возвращаясь с родины.

Просил опять о. Романа Циба инспекторствовать в Семинарии, хоть слаб он до крайности; ученики даже недовольны его потаканьем им, хоть оно и на руку им. Фома Михей, один из старших учеников, только что говорил о сем.

— Так ты под рукой сообщи это о. Роману; вероятно, станет построже, коли узнает, что сами ученики просят его быть построже, — посоветовал я Фоме.

— Даме! Ничего не выйдет. Все равно, что гвоздь вколачивать в мякину (нукани куги), — сказал секретарь Сергий Нумабе, когда я сообщил ему об этом.