У о. Гедеона жизнь побывала на плечах, — и потому он слабей. Блестящего не обещает, по–видимому (дай Бог ошибиться), — но и вреда Миссии не причинит. — Если приживется, несомненно, полезен будет.
О. Митрофан — молод совсем, на жалованье 1500 рублей. Но, кроме преподавания в Семинарии, за то пусть ревностно изучает пение и непременно сделается подрегентом (которым он уже и был в русском хоре). Львовскому так и сказать: «Без этого, мол, и не дам на дорогу в Россию в отпуск, если не поставит вместо себя на клиросе о. Митрофана». А о. Митрофану всячески заповедать — дойти до регентства и принять его от Львовского.
О. Гедеону я за столом сегодня и предложил взять на себя доказать, что из «Православия, Католичества и Протестантства именно первое истинно и должно быть принято Японией». На этом и настаивать, если человек покажет склонность служить Японии христианством. По–видимому, на него надеяться можно, — уже сорок лет, не скороизменчивый возраст, стало, — приехал сюда и говорит искренно, — «Обличение» («Полемику», или еще как, — словом — опровержение католичества и протестантства) или лучше «Уяснение истины» (так как наша главная цель должна быть — не спор с католиками и протестантами, до которых нам никакого дела, поелику они не касаются нас здесь, а объяснение людям истинности своего православия). Должно быть написано о. Гедеоном в разных объемах и видах, — для всех, — и просто, коротко, и обширно, учено, и еще обширней и ученей. К несчастью, перевести прямо — решительно ничего цельного. — Так пусть составит. Но сначала испытать его, может ли, и в каком духе. Не разом вешаться на шею. Пусть охлаждают меня прежние ошибки с людьми.
О. Владимир и Анатолий, по–видимому, между собою пикируются; для поэзии явно. Пусть. Нужно не обращать на это внимания. Вероятно, вред Церкви не произойдет.
Ной Мурай помирает. Сегодня был у него. Жаль. Усердный служитель Церкви. Таких усердных катихизаторов мало.
Что бы ни говорили пессимисты и святоши, но сумма добра, сострадания, милосердия, любви на земле увеличивается, стало мир идет не под гору, а в гору. Где же теперь прежнее безжалостное рабство, пытки, муки, продажи людей и прочее? Если пишут в Северо— Германской газете, органе Бисмарка, в пику Англии, что в Австралии существует миллионер, нажившийся ловлею и продажею людей на съедение людоедам, то ведь это единичные факты, в озноб повергающее нынешнее общество при одном слышании. А прежде пытки–то — излюбленное орудие правды — не гораздо ли хуже были? Моментальное страдание или долгое, что же лучше? Любовь, любовь и любовь! Вот главное — и в Законе Божием, и в мире людей! Буди же!
Приезд оо. Гедеона и Митрофана сдать а архив, и пусть все идет обычной колеей. Много думать нечего. Первый вчера заявил себя нелюдимым и странным, притом же и эгоистом (я ему — о высших целях для него здесь — ответ на вопрос Японии — где истинное христианство? Он — о кандидатстве; да — не люблю, чтобы ко мне ходили; словом, тот же вдовец, попорченный жизнью, и притом очерствелый, — сорок лет уже). Сегодня снес ему крест заграничный, и отныне — ни ногой к нему без дела. Второй — совсем зелен и молод, притом же о. Владимир говорит, что груб, стало нужно далеко с ним держаться. Господь с ними! Не особенно радуют! Впрочем, будущее покажет, насколько они хороши и будут полезны Миссии. Дай Бог, чтобы оказались полезны! Довольно уже Миссия глупо теряла деньги и сердца.
Но однако сделать замечательным хоть тем приезд новых братий, чтобы прекратить всякое гнилое слово, — да не исходит оно отныне из уст моих — ни наружно, ни внутренне! Помоги, Боже!
Сегодня уехал судья из Исиномаки Иоанн Исида судьей в Хиросима, очень благочестиво настроен. Вчера поздно вечером (я должен был встать) явился и долго рассказывал о Церкви в Исиномаки. Сам — «для меня главное теперь — распространение веры», — Дал ему крест, книги, все доселе вышедшие. Дай ему, Боже! — Ночевал здесь и сегодня в десятом часу отправился, чтобы в четыре часа сесть на пароход к югу. Обещался ему непременно оставить Спиридона Оосима в Исиномаки, хотя бы даже о. Иоанн Оно поселился там (сей ныне, кажется, без угла).