О. Василий Усуи пишет: «есть у него, в Идзу, христианин, по имени Василий Мита; десять лет тому назад он прогнал свою жену и стал жить незаконно с язычницей; теперь у них уже двое детей, которых отец озаботился окрестить, нынешняя жена его тоже просит крещения; она давно уже слушает учение и весьма усердно, из другой деревни приходя для того в Касивакубо к катихизатору Иоанну Мори. Можно ли крестить ее?» Спрашивает о. Василий. — Конечно! Она не была под христианским законом, когда сходилась с Василием. А Василий пусть еще побудет под епитимией.
Нанес визит Яков Мацудаира (Нива), семейство которого о. Семен Юкава на Формозе принял в Православную Церковь. Налгал с три короба: «он образовал большую компанию для доставления каменного угля на Филиппины американцам, приведет в японское подданство остров, ныне никому не принадлежащий, лежащий между Формозой и Филиппинами», и прочее в этом роде. Между прочим, доказывал необходимость послать катихизатора на Формозу для проповеди находящимся там японцам; один из доводов был такой: «японцы там все народ умный, правда мошенники, такие же как я» — причем я не мог удержаться от смеха, рассмеялся и он, поняв мое согласие с ним…
До Литургии было крещение взрослых и детей.
За Литургией из русских был генерал Артамонов, служивший председателем военного суда в Порт—Артуре и ныне возвращающийся в Россию, в Киев. Ему и секретарю его очень понравилась наша служба. Говорил, что Манчжурия непременно останется за нами, в силу девиза, выбитого на памятнике Невельскому во Владивостоке: «Где поднят русский флаг, там он не должен быть спущен». Хвалил очень развитие и нравственность китайцев сравнительно с русским воинством и приводил тому разительные примеры.
С двух до трех часов, когда прилив народа в Собор особенно велик, в крещальне, с открытыми двумя дверьми, производилась проповедь для язычников; но слушателей было от семи до пятнадцати человек только, прочие все, посмотрев Собор, уходили. Напрасно усердствовали сначала Тит Косияма, потом о. Феодор Мидзуно, говоря с таким одушевлением и так громко, что у меня в комнате слышно было, — плода, кажется, совсем нет.
О. Яков Такая из Кагосима извещает, что церковный дом там сгорел в пожаре той улицы, где он стоял; это уже второй раз церковный дом в Кагосима истребляется огнем. Несчастие для христиан, да и для Миссии, потому что надо жертвовать вновь.
Ночью в первом часу Василий, ночной дворник, разбудил, говорит:
— Оонума (ученик Катихизаторской школы) вернулся из города пьяный, что с ним делать?
— Где же он?
— Стоит у ворот.
— Впусти, разумеется.
Пошел я встретить его; в коридоре нашел двоих учеников, из которых один — старший его комнаты, тоже ожидавших его. Бредет пьяненький; увидев меня, нисколько не смутился, а смиренно сложив руки на груди, подходит: «Сюкёо, благословите! У приятеля в Асакуса засиделся вот»… Вся его фигура была до того комична, что я чуть не расхохотался: велел уложить его спать, а утром сказал о. Феодору Мидзуно, начальнику Катихизаторской школы, чтобы отправил Оонума домой, как негодного для школы. Но, разумеется, поднялись ходатайства и просьбы, кончилось все взятием с Оонума письменного обещания, за ручательством товарищей его, что он вперед в рот не возьмет вина. В добрый час!
Петр Ямада из Миядзу уведомляет, что бонза составляет заговор против христиан — измором извести их: не продавать им, не покупать от них, прекратить с ними всякие отношения.
Яков Ивата из Ханда пишет, что один из христиан впал в религиозное умопомешательство. Хвалится, однако, успехом проповеди: в пяти местах ведет ее.
Кирилл Сасаба пишет об успехе проповеди в Оби; слушают его там наравне с протестантским проповедником, который очень недоволен, что, послушавши обоих, отдают предпочтение православию, так к Сасаба окончательно перешел один из давних и усердных слушателей протестантов.
Василий Таде из Оказаки описывает тихую христианскую кончину Марианны Яно, сестры катихизатора Фомы Исида. Благодать Божия, видимо, является в этих спокойных и радостных, полных жизненной надежды кончинах христиан.
Несчастье смягчает человека. Моисей Исии, гордый старик в Эма, недавно мучивший всю Церковь в Идзу из–за перевода оттуда о. Петра Кано, совсем смирился, пораженный несчастьем — смертью своей замужней дочери Марии: пишет печальное и умиленное письмо, прося молитв о себе и о дочери, прилагает десять ен на поминовение последней — деньги, составляющие сбережения ее самой; просит в сороковой день ее кончины, 4 ноября, отслужить панихиду.