Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

О. Яков Такая спрашивает: «можно ли нынешнее церковное место, находящееся в скученной части города, переменить на другое, на окраину города? Тут–де опасно от пожаров, уже два раза Церковь горела; а на окраине можно приобрести место вдвое больше, продав нынешнее, 90 цу- бо, подороже?» — Нынешнее место для Церкви очень хорошо; опасность же от пожаров везде есть. Впрочем, и на окраине можно найти удобное место. За глаза трудно советовать. Сами они приобретали нынешнее место, сами пусть и рассудят.

18/31 октября 1901. Четверг.

О. Павел Савабе говорил, и Хорие потом подтвердил, что «один сендайский землевладелец–миллионер, учившийся в детстве китайскому языку у Саввы Хорие, просит учителя–христианина для воспитания его троих детей и для ведения местной школы. Нет ли такого у нас? Нужен и очень образованный, и очень благочестивый, и за сорок лет». Я положительно такого не знаю — можно бы из катихизаторов выбрать, например, Елисея Като, но они нужны для своего дела. Миллионер сам не обещает сделаться христианином, ему нужно лишь нравственное воспитание для его детей. Советовал указать ему путь для них в нашу Семинарию, где добрая нравственность хранится.

Павел Накаи сочинил надпись для креста–памятника о. Анатолию, которую одобрил о. Павел Савабе, Савва Хорие и все. Посоветовал я поместить в надписи и имя Якова Дмитриевича Тихая, брата о. Анатолия, принесшего, пожалуй (хоть этого я не говорил японцам), пользы Японской Церкви больше, чем слабохарактерный о. Анатолий, — введением здесь хорового пения, переложениями на ноты, и многими прекрасными своими сочинениями для церковного пения. Обещались они учинить совет между собою, и, кажется, согласятся — все были добрые знакомые Якова Дмитриевича. Провинциальных жертвователей на памят ник нет нужды спрашивать — едва ли кто был бы против; во всех Церквах пение — памятник его.

19 октября/1 ноября 1901. Пятница.

Был посланник, Александр Петрович Извольский, говорил, что князь Гагарин, нагасакский консул, проектирует постройку в Нагасаки «дома для моряков», где бы они могли, сходя на берег, найти для себя место временного приюта, отдыха, развлечения чтением книг и подобного, и спрашивал (посланник), «можно ли начать в Посольской Церкви при богослужениях сбор в помощь на это?»

Я ответил, что не вижу никаких препятствий к начатию сбора, и спрашивать позволения не вижу причин, так как это будет в согласии с общерусским церковным обычаем, и на заявленное для всех благотворительное дело.

— А нужно ли спросить разрешение на вынос нынешней домовой Посольской Церкви в отдельное здание, если бы оно могло быть построено? — спросил еще Александр Петрович.

На это следует испросить разрешение Санкт—Петербургского Митрополита, которому подведомы Посольские Церкви. Пусть о. Сергий пошлет к нему план проектируемой Церкви на его благословение и утверждение.

Так как в следующее воскресенье — совпадение двух гражданских праздников: русского (восшествие на престол) и японского (рождение Императора), в которые оба я всегда участвовал в богослужениях, ныне же, отслужив, по обычаю, воскресную Литургию, должен буду: или тотчас же, в виду японцев, разоблачиться, не служа молебен за их Императора, чтобы отправиться в Посольскую Церковь на русский молебен, или же — молиться за японского Императора, не участвуя в молебне за своего, — что делать? Не предпочесть ли последнее? Так как неблаговидно в глазах японцев как будто бежать от молебствия за их Императора, спросил я в свою очередь Александра Петровича. Он вполне согласился с неблаговидностью последнего, и даже заявил, что не находит обязательным для меня приезжать в Посольскую Церковь на молебствие и в другие наши табельные дни, исключая день рождения Государя Императора, 6–го Мая. Нужно иметь это в виду на будущее время, тем более, что с молебном всегда связан завтрак у Посланника.

О. Феодор Мидзуно привел ко мне протестанта с карточкой Reverend Kitano, хотящего поговорить со мною. Говорил он с полчаса о себе; я молча слушал и нашел, что человек развитый, умный и, по–видимому, искренний. Сущность его речи была, что «в Христа Бога он верует, и никак не хочет утратить этой веры, но в протестантство потерял всякую веру, хотя по необходимости, для пропитания себя и семейства, служит протестантским проповедником, каковая служба его оплачивается. Воспитался он здесь в протестантской миссионерской школе, потом служил катихизатором, потом отправился в Богословскую протестантскую школу в Чикаго, проучился там три года, и вот, вернувшись, проповедует протестантство, но старается не держаться никакой секты, а только вообще христианства: чувствует, однако, что не стоит на своей почве прочно и ищет твердой опоры. От Павла Ниицума он несколько узнал о православии, и нравится оно ему, но он находит два пункта, особенно для него сомнительными, и вот пришел просить разъяснения. Эти пункты: во–первых, православное учение о необходимости Священного Предания, во–вторых, о Пресуществлении в таинстве евхаристии».