Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

Василий Ямада, здешний начальник «Сейнен–квай»’я и писатель, приходил с проектом устроить летние чтения для катихизаторов, которые соберутся сюда ныне на Собор — нужно–де подновлять у них научнорелигиозные сведения; наставники Семинарии: Сенума обещал лекцию по Нравственному Богословию, Пантелеймон Сато — по Церковной Истории, редактор Петр Исикава — по Христианской Философии; с другими еще не говорил, но, верно, тоже не откажут приготовить по чтению. Чтения продолжаются неделю после Собора. Останутся на них, вероятно, немного катихизаторов; их поместить бы в Семинарии, чтобы дешевле было содержать неделю. — Подумавши немного, я согласился; главное затруднение в расходе; вероятно, ен с триста нужно иметь для сего лишних. Пользы, конечно, мало будет. Во–первых, лекторы поленятся хорошенько приготовиться, во–вторых, слушатели — все такая посредственность, что ничего не удержат в памяти. Но все же — некоторое доброе развлечение, некоторое веяние, которое если добрых семян и не оставит, то все же несколько головы освежит и очистит.

Перед вечерней все ученики старшего курса Катихизаторской школы пришли ко мне: «Важное дело есть, выслушайте».

— Извольте говорить.

— Петр Осида (бывший бонза) в эти дни вместо того, чтобы поститься, ходит в Иосивара (непотребный дом). В Церкви не бывает — отзывается болезнию, но у доктора тоже не бывает; домой возвращается только к десяти часам вечера, когда затворяются ворота. А вот и доказательство, что он именно в непотребном доме проводит время. Письмо к нему от непотребной женщины.

— Читайте.

Прочитали. Письмо составлено по шаблону — для зазывания и влечения дальше и дальше попавших в этот омут — в то же время показывает большую близость Осида к писавшей.

Дальше говорят:

— Мы объясняли все о. Федору, но он почему–то защищает Осида; хотел взять от нас это письмо, но мы не отдали и принесли вам показать. Мы не желаем больше выносить такого человека, как Осида, между нами; он — позор для Катихизаторской школы; мы просим его исключить.

— Ваша просьба резонна. Позовите о. Феодора.

Пришедшему о. Феодору Мидзуно, как начальнику Катихизаторской школы, я отдал при них же приказание удалить Петра Осида из школы. Когда же удовлетворенные этим ученики ушли, я стал выговаривать о. Феодору:

— Зачем вы защищаете Осида, когда требование учеников так законно? Этим вы роняете свой авторитет пред ними.

— Я не защищаю, а хотел только выслушать и его, когда он вернется домой, — отвечал о. Феодор.

— На что же очевиднее скверности его поведения? Более явных доказательств и быть не может. Разумеется, он тут станет как–нибудь изворачиваться и лгать, но разве можно брать это во внимание?

Когда Осида вернулся домой, о. Феодор сказал ему, что он исключен, и он оставил школу.

Из бонз до сих пор не вышло ни одного порядочного человека, а сколько их просилось сюда и сколько перебывало здесь!

1/14 марта 1902. Пятница

Первой недели Великого Поста.

Службы по только что отпечатанному переводу ведутся чинно и истово. Читают почти все семинаристы; лучший из них чтец — Николай Есида. Кроме присутствования на службах, целый день занимался разборкою книг, пришедших из России, — большого заказа, свыше шестисот рублей, сделанного на деньги, пожертвованные для того бывшим первым секретарем посольства Станиславом Альфонсовичем Поклевским, католиком по религии, но человеком богатым и добрым.

2/15 марта 1902. Суббота

Первой недели Великого Поста.

В восемь часов звон в Церковь, по которому все учащиеся собрались, и прочитано было Правило ко причащению; потом потрезвонили, и началась Литургия, за которой все приобщены Святых Тайн. После причастия я рассказал о святом Великомученике Феодоре Тироне — его мученичестве и его явлении Константинопольскому Архиепископу для предупреждения христиан от употребления пищи, оскверненной идоложертвенною кровью по повелению Юлиана, в заключение — о всегдашнем строгом соблюдении Великого Поста православными христианами и о том, что через их, слушателей, постование ныне Японская Церковь приобщается в сем отношении к сонму Церкви Вселенской.

Пока все приобщались Святых Тайн, я вышел из Церкви вместе с диаконом Стефаном Кугимия и отправился в Университетский госпиталь посетить труднобольного Павла Хирума. Человек этот прежде был хорошим христианином, много жертвовал на Церковь в Коодзимаци, потом охладел, стал вести жизнь языческую; завел наложницу, по обычаю состоятельных, малонравственных язычников; так прошло лет двадцать, теперь, перед смертию, покаялся и приобщился Святых Тайн. У постели его я нашел жену, трех сыновей и дочь; все, вслед за ним, чужды были Церкви до сих пор, и, хотя крещены, учение нисколько не знают; он велит им ныне быть хорошими христианами, и я убеждал их к тому, но состоится ли это, Бог весть. Слава Богу, что Он, милосердный, призвал его к покаянию — значит, у него все же искорка веры хранилась в душе, что Бог нашел его не недостойным…