Дневники св. Николая Японского. Том V

Рано утром подали письмо о. Вениамина из Нагасаки, первое его оттуда, расстроившее меня до того, что даже в служении Литургии ошибался. Поселился он там в гостинице за 90 ен в месяц — там, мол, «прилично моему положению» — «видите из этого, могу ли нанять учителя» и прочее. Тотчас же ответил ему, что 25 ен прибавлю ему на квартиру, но чтобы он уж непременно ввел свои расходы в пределы 125 ен; нанял бы японский дом, если нельзя, по цене — европейскую квартиру. Написал также консулу Костылеву, чтобы поруководил о. Вениамина своею опытностию — помог нанять сходную квартиру, обзавестись подешевле мебелью и прочее. Упоминает о. Вениамин, что «вероятно, скоро вернется в Токио». С беспокойством я думал, молился Богу, чтобы Он вразумил меня, как поступить ко благу Церкви и наконец совершенно успокоился на следующем решении: если о. Вениамин самопроизвольно вернется в Токио — иметь это его выходом из Миссии, тотчас же дать увольнение и 100 ен на дорогу в Благовещенск — больше ни копейки — Божьи деньги грех бросать на ветер. Если из Нагасаки по какому–либо поводу сам напишет, что не хочет служить в Миссии, тотчас же послать увольнение и 100 ен на дорогу. Если так будет ругаться и грубиянить, не обращать никакого внимания, как будто это муха жужжит, но ни гроша не прибавить к 125, ни под каким видом! Миссионером он быть не может, это ясно как день; но священник нужен для русских христиан в Нагасаки — вот почему и терпят его. Дорогонько будет для Миссии удовольствие нагасакских христиан иметь по воскресеньям обедню и в случае болезни и смерти христианское напутствие и погребение. Но Господь никогда не стоит за деньгами, если дело Ему угодно; открыться же не замедлит, угодно ему пребывание о. Вениамина в Нагасаки или нет. Мне во всяком случае — никак не нарушать мира и любви относительно о. Вениамина, придется его отсюда отослать или нет.

В нарушение очереди приема в Женскую школу Павел Оокава привел сегодня из Каннари четырнадцатилетнюю девочку, христианку, и Христом Богом просит принять. Посоветовались мы, и — что делать! Решили нарушить очередь — жаль прогонять обратно — обстоятельства совсем особенные: девочку просят спасти от сумасшествия, и просит сама сумасшедшая бабка ее и полусумасшедший отец; бабка, совсем здоровая физически, вообразила, что у нее руки нечисты, и постоянно держит их, поджавши в рукавах, и ни малейшего употребления не дает им, как будто бы была совершенно безрукою: кормится из чужих рук, все прочее делают для нее чужие руки, но в то же время совершенно разумно рассуждает обо всем; сама просит, чтобы внучку удалили из дома именно потому, чтобы не привилась к ней вот эта ее душевная болезнь. Сколько бы ни повторяли ей: «Бабушка, да у тебя руки чисты», — не слушает, и единственно на этом только пункте помешана. Отец девочки, совсем еще здравомыслящий, моет руки весьма часто; сам говорит, что этого не следует делать, что руки у него чисты, что он нисколько не верит, чтобы они были запачканы, тем не менее признается, что чувствует непреодолимый позыв мыть их как можно чаще, и, если не делает этого, ему тягостно. К мальчику — сыну его, также стала прививаться эта болезнь, поэтому его отослали в гимназию в другой город. Ныне привезенная сюда девочка еще свободна от странной привычки, и вот ее хотят спасти, поместив в нашу школу. Родители ее состоятельные, так что она будет на своем содержании; в местной школе она училась хорошо.

Вечером была всенощная, пропетая причетниками. В Церкви были все учащиеся и немногие из города.

17/30 апреля 1900. Понедельник

Фоминой недели.

Так как мы в этот день справляем радоницу, то утром, с семи часов, была Литургия, отслуженная тремя иереями. На панихиду выходили пять иереев. Кутьи было больше ста блюд, установлены были четыре столика и четыре длинные школьные стола. Видно, что христианам по душе поминовение усопших. После службы священники с причетниками отправились служить литии на могилах трех кладбищ. День сегодня ясный и тихий, что очень кстати. Так как день расчетный, то я просидел дома, для удобства приходящих со счетами и прочих.

18 апреля/1 мая 1900. Вторник

Фоминой недели.

Начались классы, а у нас с Накаем исправление перевода — с 22 главы Деяний.

После полудня чтение писем.

О. Павел Кагета пишет, что в Оою один глухонемой очень желает креститься, — спрашивает, можно ли? Разумеется, при приемниках близких к нему и хорошо его понимающих.

О. Тит Комацу пишет, что союз (ренго) Мисима, Фомы Оно и Романа Фукуи для совместной проповеди не мог удержаться, потому что союзники как только сходились, непременно ссорились и соблазняли тем окружающих; просит о. Тит извинения за учинения этого неудачного опыта, а также — не посылать больше расставшимся союзникам дорожных.