Дневники св. Николая Японского. Том V

Из тюрем часто пишут к нам, просят христианских книг. Мы посылаем. И не тщетно. Сегодняшний случай подтверждает это. Сидевший в тюрьме за воровство человек тридцати лет, даже хорошего происхождения, — прочитал там в попавшем в его руки Евангелии о милосердии Спасителя к грешникам, до того умилился этим, что тотчас же уверовал в Христа и стал молиться Ему; а по выходе из тюрьмы первым делом его было прийти в наш Собор помолиться и попросить дальнейшего христианского наставления. Сегодня он объявился, и о. Павел Сато взялся наставить его в христианстве.

28 августа/10 сентября 1900. Понедельник.

Согласно вчерашней телеграмме о. Симеона Мии, послано ему сегодня чрез Банк Мицуи на покупку соседних 175 1/2 цубо земли 6700 ен. Здесь 6500 ен за землю, 130 ен на совершение купчей — процент, взимаемый Правительством, 65 ен «ицибу». Можно бы сократить эту сумму на 135 ен, если бы поступить по совету о. Мии: «Последовать обычаю, практикуемому при совершении купчей по взаимному согласию покупателя и продавца — обозначать сумму стоимости в сокращенном виде — нам, например, вместо 6500 ен показать 2000». Но нам ли с о. Мии практиковать надувательство! Придется и еще несколько послать: посреднику при покупке — о. Мии просит 30 ен; ему самому, по прежнему примеру, за труды и хлопоты, 50 ен дать нужно будет.

Всенощную пели причетники. Школы учились. В Церкви были мы немногие; после службы мы с Накаем занимались переводом.

29 августа/11 сентября 1900. Вторник.

День Усекновения главы Святого Иоанна Крестителя.

С шести часов утра Литургия. Пели причетники. Молились все школы. Почему первого класса у них не было, потом обычные занятия у всех. В Церкви был, между прочим, благочестивый христианин из Цуяма, Иоанн Фукасе, оставшийся (по окончании своих дел) для того, чтобы помолиться здесь в свои именины.

30 августа/12 сентября 1900. Среда.

От о. Симеона Мии, из Кёото, пришел исправленный план храма и зданий вокруг него со введением в план и ныне вновь покупаемого места. Теперь здания вокруг не будут очень теснить храм. И зданий много, так как нужно же воспользоваться ныне имеющимися у нас постройками; продать их за бесценок, или употребить на дрова было бы жаль. Итак, будут: дом священника в юго–восточном углу, двухэтажный (то есть перенесется туда в настоящем его виде нынешний дом священника); дом диакона, тоже двухэтажный, в северо–восточном углу; во втором этаже две комнаты будут устроены на иностранный манер для приездов русского миссионера; дома двух катихизаторов (и певцов), одноэтажные, направо и налево от храма, впереди, и к ограде; домик для маленькой школы, налево, между большими домами, к ограде; и спереди у входа — дворницкая и по другую сторону — подобное зданьице для сбора христиан и подобное. — Я поправил несколько план и отослал обратно с одобрением.

Из Хакодате получен большой пакет от тамошних мутителей Церкви. В тринадцати пунктах представлены обвинения против о. Петра Ямагаки, и о, удивление! Хоть бы одно веское! Истинно добрый пастырь и человек о. Петр, если враги его, при всех их неустанном пламенном желании выжить его из Хакодате, не могут предоставить никаких резонов своей просьбы. Самое важное — первое обвинение: о. Петр будто бы получил от о. Александра, русского священника, когда был у него на Сахалине четыре года тому назад, 30 ен на какую–то покупку для о. Александра и до сих пор не исполнил этого поручения. Но от кого это обвинение? Какая–то хакодатская девчонка, будучи на Сахалине, слышала это. — Кто же бы (кроме заклятых ненавистников о. Петра в Хакодате) решился на основании сего свидетельства обвинять о. Петра в недобросовестности? — Остальные двенадцать обвинений — хоть шаром покати, не заденешь — пустота. Обвиняют, что он три раза занимал деньги, но отдавал; обвиняют, что у его матери дурной характер; обвиняют, что его приходили уговаривать проситься из Хакодате; обвиняют, что его не пригласили на женское собрание, и подобное. Порадовало это меня за о. Петра, но и очень возмутило против хакодатских христиан; что за дрянь христиане наши! Ни одного там разумного, все — сущая сволочь, два–три негодяя всех мутят, не имея ни на волос разумного предлога на то!

Два катихизатора там: Петр Обара и Зилот Моки, но и от них письма — длиннейшие и отвратительные, точно плаксивые бабы — жалуются на несчастное свое положение среди двух огней и ропщут на о. Петра — он–де виноват — в чем? Не говорят и сами не знают. Правда, молоды катихизаторы, но оба — кончившие курс в Семинарии; и письма их после моего к ним ободряющего письма. Просто в отчаяние можно прийти от этого неимения людей в Церкви хоть мало–мальски порядочных и надежных ни среди христиан, ни среди служащих Церкви! Я был в гневе и мерзейшем расположении духа несколько часов…