Понтий Пилат чувствовал, что мальчишество оставляет его сегодня навсегда. Тревога и вожделение – дети неизвестности – уступают место решительности и мужественности. Авгурами давно уже были просчитаны неблагоприятные для праздника календы и ноны. В это время их не ожидалось, и в Риме в это время случалось множество свадеб. Клавдия перед свадьбой должна была отдать Фортуне какую-нибудь одну из самых своих любимых игрушек, но, судя по тому, что она была уже одета в праздничную тунику, жертвоприношение куклы состоялось без сожаления.
В храме два авгура ждали жениха и невесту возле жертвенника. Когда те вошли, откуда-то из глубины храма появился хранитель священных кур. В руках у него была клетка с белым петухом и курицей. За ним шли флейтисты, а в конце шествовал служитель с белой овцой, с шеи которой свисали ленты, сотканные из красной и белой шерсти.
В четырёх резных чашах вокруг алтаря служители воскурили фимиам, клубы которого сначала расплывались по храму, как утренний туман. Но туман скоро развеялся и возле алтаря как бы ниоткуда возник жрец в белом хитоне и остроконечном головном уборе. Перед алтарём был низкий столик с глубокой чашей, вмонтированной прямо в столешницу. К этому столику служитель и подвёл жертвенного агнца.
Жрец взмахнул рукой, в которой оказался зажат короткий меч и рассёк резким ударом горло овце. Хлынувшая кровь заполнила чашу в столешнице. Жрец, продолжая жертвоприношение, разложил на столике внутренности овцы и то же сделал с белым петухом и курицей, но уже на алтаре.
По алтарю были разбросаны выщипанные перья кур и странным образом все перья сложились в какой-то узор, очень напоминающий паутину. Жрец приблизился к жертвеннику и принялся обеими руками ощупывать перья. Казалось, он пытается сыграть какую-то мелодию на огромном клавесине из птичьих перьев. Понтию Пилату даже послышалось что-то похожее на музыку.
Жрец продолжал играть. Вернее, свет в храме начал почему-то необъяснимо гаснуть и освещёнными оставались только руки жреца, его голова, склонённая над алтарём и паутина, сложившаяся из птичьих перьев. Откуда-то снизу, из середины алтаря, в храм проник кровавый свет. Руки жреца-музыканта осветились кровавыми бликами, и музыка стала похожа на траурное пение снежной лавины, сорвавшейся с высокой кручи и не щадящей никого на своём пути. В следующее мгновенье Понтий Пилат увидел повисший в паутине огромный чёрный крест и распятого на нём преступника.
Тишину храма, рухнувшую со всех сторон не хуже снежной лавины, вдруг нарушил хриплый нечеловеческий голос. Может быть, это говорил сам жрец, всё ещё играющий на паутине из перьев, но голос был страшен и неистов в своём неземном звучании. Понтий Аквила сразу понял, что это видение адресовано лично ему, но не знал почему. Не знал также, какая судьба ему предназначена, и можно ли избежать грядущего наказания.
– Зачем тебе кровь Сына Божия? – вдруг явственно прозвучал вопрос. – Скажи, Понтий Пилат, неужели ты хочешь крови?
– Я не хочу никакой крови, но я воин! – закричал, что есть силы Понтий Аквила. – Я не собираюсь проливать кровь безвинную!
– Это твоя судьба, ибо тогда вспыхнет твоя чёрная звезда, – снова зазвучал голос. – И ты станешь истуканом на все грядущие времена. Но никто не сможет спасти тебя, только ты сам. Твоё решение – твой выбор.
– Может ли кто принести жертву за меня или хотя бы помолиться? – воскликнул Пилат.
– Чти женщин своего рода. Одна из твоих потомков сможет спасти тебя делами своими. Чти женщин…
Голос пропал, пропал и жрец. Перед мистерией он неожиданно появился у алтаря, а сейчас также неожиданно исчез. Но никто из присутствующих гостей не обратил на пророчество жреца никакого внимания. Да и слышал ли кто этого авгура, кроме самого Понтия Пилата?
Исчезнувшего жреца тут же заменили два стоящих в стороне авгура и принялись вслух беседовать друг с другом на непонятном языке, указывая на внутренности животных, разбросанных по алтарю, деревянными указками. Сие театральное действо так же повлияло на Понтия Пилата отрицательно. Он был уже готов к тому, чтобы разогнать всех собравшихся, включая наречённую невесту, но какая-то сила удержала его от необдуманных поступков.
А жрецы-авгуры всё так же беседовали меж собой почти ни о чём. Наконец, пришедши к одному положительному выводу, оба провозгласили, что на внутренностях овцы нет ни единого пятнышка. То же самое у птиц. Значит, боги благословляют свадебный союз.
Все обрадовались, кроме служителя, приведшего к жертвеннику овцу. Она была одной из его любимиц. Служителю не первый раз приходилось участвовать в жертвоприношениях, поэтому он сразу отметил, что у принесённой в жертву овечки довольно увеличенная печень. Однако, авгуры благосклонно постарались этого не заметить. Да и внутренности птиц, лежащие на алтаре, были не вымыты и даже не протёрты. Как же они в таком виде могут быть без пятен?