Дневники Трюса

— Да, мой друг, — заключал психиатр папа Беппо II. — Вы пришвартовались на корабле выверенной глубокими традициями Глупости. Ставьте побыстрее паруса, и пусть вас этот самый корабль отвезет побыстрее к себе на родину.

— Ох, — вздыхал я. — Неужели так тошно жить на земле? В головах у людей сплошная вода, а на поверхности её барахтаются блохи задних мыслей, пока их не утопят бесы бес-сознательного, не зажмут куда-нибудь в позвоночник или кишку. Тоска!..

— Да, не позавидуешь землянам. Если вы не попали в наш тайный оккультный центр по изучению Всего и Всех, сгинуть вам где-нибудь на задворках, облепленных слезами и рукописями… Записи вместо глины, слезы — для склеивания… Вы, надеюсь, поняли, что разделение нашей тюрьмы на три камеры: дворовую, парфюмерную и инквизиторскую — сделано для толпы. Мы различаем среди своих людей на пришедших от ада умных и посланцев рая дураков. Первых мы направляем в дегомункулюзаторскую, вторых… но об этом после.

Я настоял, чтобы он сказал, куда они направляют художников:

— Вторых мы посылаем в отсек подготовки в инквизиторскую.

— Я, кажется, понял вашу эзотерическую логику. Мне раскрылся знак вашей планеты!

— Вы угадали. Мы хотим пересадить технократа с его математического плюсика на настоящий крест, коим является жизнь на земле. И перевести богему из числа скрипачей и воров при Голгофе в ту же Церковь Распятого Искупителя.

— Можно так, наверно, нарисовать универсальную траекторию движения человеческой души, периодически посещающей землю: она движется из утробы (скорлупы) в дегомункулюзаторскую, там её протрезвляют и посылают на стажировку в инквизиторскую, т. е. в камеру по подготовке «туда»…

— Совершенно верно. Все прочие мирские соблазны — всего лишь краткие остановки на этом прямом пути, всего лишь небольшие огибы…

— Да, мой друг, — сказал психиатр папа Беппо уже за обедом. Инквизиторская — единственная на земле камера, куда вас примут с объятиями и куда не надо выписывать паспорт, визу и стоять в очередь с полжизни. Заметьте, наша инквизиторская почти всегда пуста.

— И так было и раньше?

— О нет, раньше пустовали дворовые. Раньше люди общались с Богом и вообще не было нужды в инквизиторских мерах. Инквизиторская — позднейшее изобретение религий, я же отношу вас к святому времени, когда планета ещё вообще не знала мировых религий, а Трижды Великий Гермес прислуживал богам. Потом появились мировые религии, а с ними выделилась и наша инквизиторская. Помните, в Библии? Вначале был один язык на земле, но потом люди разделились. Разделились именно на дворовых, парфюмерных и святых… Разве до сих пор не строим мы вавилонскую башню, только шпилем вниз, в ад?..

Прошел обед. Психиатр был в хорошем настроении и философствовал.

— Вы обещали показать мне что-то необыкновенное.

— Идемте. Я познакомлю вас с дежурной святой, с другими мирами. Ее диагноз: трансцендентальные фиксированные идеи.

— О, интересно, — молвил я. — Какая полифония: «трансцендентально фиксированные идеи». Познакомимся же с их композитором.

— Учтите только, она нападет на вас. Соглашайтесь с ней во всем, не бойтесь и молчите.

— А, это ты… — сказала женщина, указывая на меня пальцем. — Ты, гад, пришел, любимый, я так ждала тебя… Не подходи, я убью тебя.

«Что за неаполитанские неандертальские страсти, милая» — уже готов был сойтись я мысленно с этой несчастной и продолжить заданную ею тему в баховском фугато.

— Во-первых, его зовут не Фикс, а Икс. (Фикс — это от «фикс-идея», идэ фикс). Имя моего избранника не может быть открыто, оно запечатано под апокалиптической печатью. Даниил, войди ко мне, — и она раскрыла руки для объятий. Я было двинулся. — Уходи, уходи, я ненавижу тебя. Я сто тысяч раз воплощалась без толку, ныряла, ползала, терзалась, волосы на себе рвала и потом новые отращивала, только чтобы увидеть тебя, а ты…

— Я же с тобой (молвил я, поняв указ психиатра не противоречить, «обтекать» больную). — Вот я, я здесь, — я уже шел на нее как на подбитую птичку, как на бабочку под совком.

— Его зовут не Фикс, а Икс, а ты — Фикс. Фиксик. На-ка, выкуси. Фига книга. Сразу видно, смотришь в книжку. А у него нет имени. У… У… — Тут она начала стонать и рвать на себе рубаху. — У… у… у… опять не он.

— Что с ней? — спрашивал я у Беппо в перерыве между нашими воздушными беседами с ундиной. — Расскажите её историю.

— История жизни и история болезни — это одно и то же, пока вы не на пути к Богу и вечности. Не оскорбляйте эту женщину. Она имеет лишь историю жизни.

Когда-то (она утверждает, это было много-много времен назад, так что неисчислимо даже), она встретила его. Кто, что он — ничего не помнит. Но он, он её суженый, избранник. Однажды у нее прорвалось, что это было, когда она работала бит-танцовщицей на строительстве вавилонской башни, а он готовил план проникновения в пирамиду, так как там, как сказал он ей, осталась одна запись, гениальная запись… он ее сделал в предыдущем воплощении, а сейчас пришел в мир забрать и отдать ангелам.