Дни боевые

Перед нами Южный Буг! К нему устремляются бегущие немцы. Они ищут спасения за выгодным водным рубежом. Мы должны разбить и эту надежду немцев! Перед вами задача — стремительно и умело, на плечах противника форсировать р. Южный Буг, продолжая уничтожать врага на правом берегу.

Мы переживаем волнующие, радостные дни. Близится лень полного освобождения Советской Украины. В боевых подвигах ваших рождается счастье народа, утверждается навеки свобода нынешнего и грядущих поколений. Вас увенчает слава доблестных освободителей Советской Украины и Молдавии. Ваше стремительное форсирование р. Южный Буг и неуклонное преследование и уничтожение врага на правом берегу принесут новую радостную весть нашей стране, откроют новую славную страницу побед Красной Армии, принесут счастье нашему народу…

Вперед, товарищи! И только вперед на полный разгром врага!

Слава героям, доблестным освободителям нашей Родины!

Да здравствует свободная Советская Украина!

Да здравствует наша священная Родина!

Смерть немецким захватчикам!»

24 марта во второй половине дня была проведена командирская рекогносцировка. Со мной в рекогносцировке участвовали Москвин, Муфель, Ильченко. В дивизиях на рекогносцировке присутствовали комдивы, командующие артиллерией, дивизионные инженеры.

Снова, как и осенью на Днепре, все тщательно изучалось. Нас интересовали: свой берег, занятый противником правый берег, ширина реки, скорость ее течения, районы сосредоточения, подступы к реке и выходы на противоположном берегу, места десантных и паромных переправ, огневое обеспечение и многие другие вопросы.

У сопровождавших меня офицеров после успешного завершения ночного боя за Вознесенск — приподнятое настроение. Ильченко и Москвин, как всегда, обмениваются дружескими колкостями.

— На язык-то ты остер, посмотрим, каким окажешься на деле, — говорит Москвин, искоса посматривая на инженера. — Южный Буг, брат, не какой-нибудь Тилингул или Мертвовод, с ним шутки плохи.

— А я и не собираюсь шутить. Позади Днепр, Ингулец, Ингул. Какие же это шутки? Останется позади и Южный Буг. Вот увидишь! — парирует Ильченко. — Поможет бог войны, и все будет в полном порядке, — кивает он головой на Муфеля.

— На бога надейся, а сам не плошай, — говорит Муфель. — У бога войны не так-то уж густо. Сам знаешь!

— Я и не плошаю. — Ильченко лукаво посматривает на меня. Он намекает на большую подготовительную работу саперов.

Действительно, пока шли бои за Вознесенск, приданные корпусу два инженерно-саперных батальона и все дивизионные саперы вели заготовку подручных переправочных средств. Использовав брошенные противником металлические бочки из-под горючего, саперы к началу форсирования изготовили около сорока плотов-паромов различной грузоподъемности (от 1,5 до 7 тонн). Конечно, это не то, что паромы на понтонах, но и на них можно переправлять от отделения пехоты до орудийного расчета вместе с орудием и тягачом. Правда, паромы на бочках не очень устойчивы, но мы мирились с этим. Лучшего у нас до сих пор ничего не было. Из табельного переправочного имущества на все четыре дивизии корпус имел всего шесть надувных лодок.

Кроме плотов-паромов, в корпусе имелось еще около двух десятков рыбачьих лодок, которые мы возили все время за войсками в дивизионных и полковых тылах. Пригодятся!

Во время рекогносцировки были окончательно утверждены места десантных и паромных переправ дивизий, выбрано место для корпусной переправы и для строительства деревянного моста, спланировано огневое обеспечение форсирования. Наличные переправочные средства распределили между дивизиями.

Основное внимание я сосредоточил на правом фланге корпуса, и 10–15 километрах северо-западное Вознесенска. Здесь, на 6-километровом участке от Акмечети до Бугских хуторов, реку должны были форсировать три дивизии.

На левом фланге, западнее Вознесенска, оставалась гвардейская дивизия Чиркова. Растянувшись вдоль восточного берега на 8 километров, она своим центром занимала Бугское Село. С развитием форсирования на правом фланге я поднял дивизию севернее, в Бугские Хутора, где она переправилась через Южный Буг вслед за другими дивизиями и перешла во второй эшелон корпуса. Несколько позже командарм совсем вывел ее из состава корпуса в свой армейский резерв.

Форсирование Южного Буга началось в ночь на 26 марта.

Вечером, проверяя готовность дивизий, я вместе со своими помощниками прибыл па НП к Чурмаеву.

Вид у Чурмаева был усталый, генерал кашлял, чихал.

— Ты что, простудился, Георгий Иванович? — спросил я у него.

— Да, гриппую.

— Придется лечь в постель.

— Что вы? — удивленно посмотрел он на меня. — Разве можно в такое время?

— Ничего не поделаешь. Болезнь не считается ни со временем, ни с положением.

— Если позволите, то после форсирования. Сейчас никак не могу.

Состояние здоровья Чурмаева меня беспокоило. Он мог свалиться и выйти из строя в любую минуту.

Чурмаев был ветераном дивизии, прошел вместе с ней всю войну. Сначала он командовал полком, затем стал заместителем командира дивизии и, наконец, ее командиром. Он сжился с дивизией и не мыслил себя без нее.