Дни черного солнца

— А почему будет лучше, если Солнышко все проспит?.. — спросила я наконец.

Она негромко рассмеялась:

— Мне нравится это имя — Солнышко… И ты тоже мне нравишься, Орри Шот; потому-то я и пожелала поговорить с тобой наедине.

Я слегка вздрогнула, когда ее руки — осторожные и, как я с удивлением заметила, мозолистые — повернули мою голову, чтобы удобней было рассматривать. Я вспомнила при этом, что она гораздо ниже ростом, чем я.

— Наха был прав, — сказала она. — Ты красива, и твои глаза, как мне кажется, это только подчеркивают.

Я промолчала, беспокоясь про себя, — ведь она не ответила на мой вопрос.

Насмотревшись, она выпустила меня:

— Ты знаешь, почему я запретила младшим богам покидать Тень?

Я недоуменно заморгала:

— Э-э-э… нет.

— А я думаю, на самом деле ты знаешь, причем лучше, чем кто-либо. Сама видишь, что получается, когда хотя бы один смертный начинает настолько близко соприкасаться с нашим народом. Разрушения, убийства… Допущу ли я, чтобы весь мир так страдал?

Я нахмурилась. Открыла рот, помедлила… и все же решила высказать, что было у меня на уме.

— Думаю, — проговорила я, — нет разницы, запрещаешь или нет ты это богорожденным.

— Вот как?

Я гадала про себя, вправду заинтересовал ее мой ответ или она испытывала меня.

— Ну… Я ведь родилась не в Тени. Я приехала туда, потому что прослышала о тамошней магии. Потому что…

Я хотела добавить: «Потому что там я могу видеть», но это не было правдой. В Тени я каждый день наблюдала чудеса, но в плане повседневности мне там было не намного легче, чем здесь, в Наказуеме. Там я тоже без посоха на улицу не выходила. Да и не так-то уж я стремилась к способности видеть. Я приехала в Тень ради Древа и богорожденных, ради слухов о чем-то совсем уже неисповедимо странном. Я мечтала найти место, где мой отец мог бы почувствовать себя дома… И я была не одна такая. Все мои друзья — а в большинстве своем они не были ни демонами, ни богорожденными и вообще к магии никаким боком не относились — прибыли в Тень ровно по той же причине. Потому что это единственное место на всем белом свете. Потому что…

— Потому что ко мне воззвала магия, — произнесла я наконец. — И так будет всегда, где бы магия ни пребывала. Она стала частью нас, и некоторых неизменно к ней тянет. Так что либо вы вообще ее искорените — а с этим не совладало даже Отречение… либо знайте, что плохие вещи все равно будут происходить. Как и хорошие.

— Хорошие?.. — задумчиво повторила Госпожа.

— Ну… да. — Я снова сглотнула. — Я жалею кое о чем из того, что со мной произошло. Но далеко не обо всем!

— Понятно, — сказала она.

Мы некоторое время молчали — почти по-приятельски.

— Так все-таки почему будет лучше, чтобы Солнышко спал? — спросила я, на сей раз — очень тихо.

— Потому что мы пришли тебя убить.

Как ни странно, разговаривать стало легче. Мое волнение словно перешло некий порог, утратило смысл… и испарилось.

— Вы знаете, что я такое, — предположила я наудачу.

— Да. А еще ты ослабила узы, наложенные нами на Итемпаса, и высвободила его истинное могущество — пусть и ненадолго. Это привлекло наше внимание, и с тех пор мы внимательно за тобой наблюдали. Но… — она передернула плечами, — я была смертной дольше, чем богиней. Возможность смерти для меня не нова, и я не нахожу ее особо пугающей. Поэтому для меня не имеет значения, демоница ты или нет.

Я нахмурилась, не понимая:

— Но тогда почему?..

И сразу вспомнила вопрос, заданный Нахадотом. «Он еще любит тебя?..»

— Солнышко… — шепотом вырвалось у меня.

— Его отправили сюда страдать, Орри. Он должен расти, исцеляться, постигать уроки… Чтобы когда-нибудь, возможно, вновь к нам присоединиться. Но учти, это должно было стать еще и наказанием. — Она вздохнула, и я услышала далекий шорох дождя. — К несчастью, он слишком рано встретил тебя. Вот прошла бы тысяча лет… тогда, быть может, я и сумела бы уговорить Нахадота отпустить вас на волю. Но теперь — нет.

Я не сводила с нее слепых глаз, совершенно ошарашенная чудовищностью ее слов. Они сделали Солнышко почти человеком, чтобы он лучше постиг труд и боль смертной жизни. Они наложили на него чары, обязав защищать смертных, жить среди них, понимать их… Быть как они. И он не имел права любить их.

«Любить меня», — поняла я вдруг, и меня пронизало сладостью осознания и одновременно горечью: вот оно к чему привело.

— Так несправедливо… — выговорила я.

Я даже не рассердилась, на это у меня хватило ума. Опять же, раз они твердо вознамерились лишить меня жизни, почему напоследок не высказать все наболевшее?

— Смертные любят, — продолжала я. — Вы не можете уподобить его нам — и лишить этого свойства. Противоречие получается!

— А ты вспомни, почему его сослали сюда. Он любил Энефу — и погубил ее. Он любил Нахадота и своих детей, но много веков мучил их. — Она покачала головой. — Опасна его любовь.

— Но это была…

«Не его вина», — чуть не вырвалось у меня, но это было неправильно. Немало смертных теряло рассудок, но не все же набрасывались и убивали своих любимых. Солнышко принял на себя ответственность за содеянное, и не мне это отрицать.

И я сделала еще попытку: