Дни, что нас сближают

Я принимал это как должное. Прокурора я раскусил довольно быстро: обычный педант. Ну и пусть. Я даже жалел его, видя, как он мучится от своих мигреней. Мне было хорошо среди этих людей, этих домов, нависающих один над другим. В первое же мое утро в суде сослуживцы заставили рассыльного рассказать историю с чайкой — «цайкой», как выговаривал тот на своем болгарско-греческом. Учительница велела его сынишке назвать какое-нибудь домашнее животное, а дурачок возьми да и брякни: «цайка». Я вместе со всеми покатывался со смеху. Даже прокурор разжал свой железный рот и тоже хмыкнул. Позднее я познакомился с самой учительницей и снова услышал про «цайку». В городок Б. учительницу занесло из Берковицы — с другого конца Болгарии. Красивая, черноволосая, она слегка подводила глаза зеленым, трепещущие ресницы делали их похожими на крылья бабочки. Прокурор, сжимая виски, не раз говорил, что ему хочется приколоть их к стене булавкой. Я сводил учительницу в здешний ресторан, в «Пещеру», познакомил с компанией доктора Рашкова. Весь вечер пели греческие песни. Эти люди нравились мне своей прямотой и еще чем-то, что трудно определить одним словом, — может быть, еле заметной застенчивостью. Не знаю.

На третий год в городок Б. на стажировку в районную прокуратуру приехала Елена Няголова, и в то же лето моя холостяцкая карьера потерпела крах. Защитив диплом, Елена вернулась в городок Б., но уже в качестве моей супруги. В том же году у нас родилась дочка. Мы были не в состоянии ни о чем думать: любовь делала нас слепыми к будничным заботам, разъедающим жизнь, словно ржавчина. И нам было так хорошо вместе, что не успели мы оглянуться, как завели еще одну дочку. До сих пор не могу понять, как при моей занятости Елене удавалось одной справляться со всеми делами, заботиться о детях, обо мне. И ни жалобы, ни упрека — удивительно!

Не могу заснуть, и все тут. Диктор «Би-би-си» комментирует сообщение об открытии урана в Австралии: его чрезвычайно волнует положение аборигенов — они же окончательно вымрут, когда начнутся разработки. Волнуют его и баснословные прибыли, которые сулит эта находка. Откуда-то сбоку доносится истерический возглас о том, что яростный уран, которым так бесконтрольно распоряжается современный мир, вскорости погубит нас всех. И упоминание о стране, купившей в Канаде уран якобы для атомного реактора, а на деле использовавшей его для изготовления ядерного оружия. Сенк ю, говорю я словоохотливому англичанину, мне и без вас известно, что мир сошел с ума. Сна по-прежнему ни в одном глазу. Зеленая звезда ведет меня по безбрежному небу, но чем глубже я погружаюсь в его беспредельную синеву, тем острей и непреодолимей становится мой страх. Словно преступнику с нечистой совестью, грозит он мне оскорблением, подлым ударом в спину, ледяными своими руками.

Я уже совсем было решил убраться отсюда куда-нибудь подальше. Одному? Ну нет, одного меня теперь никуда не заманишь. Только с семьей. Елена и слышать об этом не хочет? Ничего, уговорю. Признаюсь, что мне тут плохо, да и зарплата маловата для семейного специалиста с восьмилетним стажем. Неужто приятели, занимающие ответственные посты в Верховном суде, не подыщут для меня местечка? Может быть, уеду, избавлюсь от своего страха. А что? Не больной же я, в самом деле. Вот только бессонница замучила. Покажись врачу, каждое утро пристает ко мне Елена. Но зачем мне какой-то врач, когда я и так пусть не каждый день, но уж наверняка через день встречаюсь с доктором Рашковым, главным психиатром неврологического диспансера. Если кто и может мне помочь, так именно он. Пожаловался я ему на свои страхи, бессонницу, а Рашков наплел мне семь верст до небес — стань сам себе врачом, говорит. Сидим хлещем водку, а он: поменьше употребляй опиатов и даже кофе и кока-колу пей как можно реже. В общем, решил я никуда не уезжать. Побродяжничаю немного, и все тут. От одной лишь мысли об этом у меня перехватывало дыхание.