Дни гнева, дни любви

Мария Антуанетта, обойдя стол, приблизилась к Дюрфору и протянула ему руку, которую он, опустившись на одно колено, поцеловал.

– Благодарю вас, господин граф, тысячу раз благодарю. Ваши слова и преданность возрождают во мне надежду на то, что, пока у монархии будут такие защитники, как вы, монархия не погибнет.

Да, сцена была впечатляющая. Нечасто гордая Мария Антуанетта на виду у всех позволяла кому-то целовать свою руку. Можно было сказать, что Дюрфор прославился среди остатков парижской аристократии. Король заговорил о другом, Дюрфор вернулся на место с лицом абсолютно спокойным и, пользуясь тем, что в кабинете громко раздавались голоса короля и офицеров, прошептал мне на ухо:

– Вот видите? Прекрасная дама, я почти на войну уезжаю. Неужели вам ничуть меня не жаль?

Это было уже чересчур. Терпеть эти насмешки и дальше я была не намерена. Резко отшатнувшись от графа, я громко, на весь кабинет произнесла:

– Ваше величество, прошу прощения, но поведение господина Дюрфора не дает мне возможности пребывать в этом кабинете ни минутой дольше.

Мария Антуанетта вскинула голову – лицо ее было бледное и строгое. Она не любила скандалов, тем более таких, смысла которых не понимала.

– Как вам будет угодно, – сдержанно сказала она мне. – Для остальных присутствующих я хочу сказать, что беру графа под свою защиту и свидетельствую, что он если чем-то и досадил принцессе, то сделал это без злого умысла.

Я поклонилась настолько сухо, насколько сухи были эти слова королевы, и вышла, в душе страшно негодуя. Подумать только, она этого человека ставит выше, чем меня! Меня! Он здесь без году неделя, он все эти годы прохлаждался за границей, а я… я… Господи, да что там говорить!

Крайне разозленная, я спускалась по лестнице, все время горько сетуя на то, как непостоянны королевские привязанности. Граф Дюрфор настиг меня прямо на ступеньках. Он еще даже не успел ничего сказать, как я остановилась, окидывая его испепеляющим взором.

– Похоже, сударь, вы прибыли для того, чтобы причинять мне всяческие неприятности. Как смеете вы даже приближаться ко мне, зная, что для меня это невыносимо?

– Только любовь дает мне на это право, несравненная кузина! Я так люблю вас.

Я поднялась на ступеньку вверх, до боли сжимая в руке веер.

– Вы не смеете тут передо мной паясничать! Я вам не ваша жена, чтобы терпеть все ваши выходки. Отправляйтесь в Турин и устраивайте ей все эти сцены!

– Любовные сцены, кузина! Да разве Люсиль их достойна? Прошу прощения, но это все равно что петь дифирамбы овце.

– То, как вы отзываетесь о своей жене, еще раз подчеркивает вашу гнусность. Не мудрено, что она вас бросила.

– Последнее замечание, кузина, вовсе не так точно, как вам кажется. А я…

Глядя на меня почти с обожанием, Дюрфор страшным шепотом продолжил:

– Я ведь ради вас сюда вернулся!

– Ну, знаете! – сказала я в сердцах, снова уловив в его голосе какую-то насмешку. – Оставьте меня в покое! Или вам мало скандала в кабинете?

– Мало? По правде говоря, это вовсе не то, чего я добивался.

Решив, что говорить с ним – это попросту терять время, я пошла прочь, втайне удивляясь, что почему-то уже не так сержусь, как прежде. Неужели это правда? Неужели он действительно ради меня приехал в Париж? А с другой стороны – как он смеет? Преследует меня, чуть не рассорил меня с королевой…

Размышлять обо всем этом было бесполезно. Я взяла у лакея свой плащ, шляпу и перчатки и хотела было направляться к зеркалу, но его голос остановил меня.

– Мадам, – сказал лакей, – у меня есть для вас сообщение.

– Какое? – спросила я изумленно.

– Господин Дюрфор велел передать, что приносит вам свои извинения в том случае, если имел несчастье чем-то вас обидеть.

Шумный вздох вырвался у меня из груди. Ну вот, теперь и все лакеи Тюильри поставлены в известность. Поистине этот человек сошел с ума. О таких поступках мне даже слышать не приходилось!

– Прошу вас впредь, – важно и сурово сказала я лакею, – никаких сообщений от господина Дюрфора мне не передавать.

– Как вам будет угодно, мадам.

У тяжелой цепи, пересекавшей первый двор Тюильри, меня ждал новый сюрприз. Теперь меня уже никто не предупреждал заранее. Просто от группы солдат, игравших в карты, отделился какой-то гвардеец, приблизился ко мне и, оправляя мундир, заявил:

– Мадам, не сердитесь на господина Дюрфора – об этом вся Национальная гвардия просит!

– Ну и сколько же вам заплатил господин Дюрфор за то, чтоб вы все это высказали? – спросила я в бешенстве.