Дни и ночи «Элизиума»

Он тут же вошел в увлажненное влагалище Моники, растягивая багровую щель и заполняя вагину своим объемистым пенисом. Затем Тео ввел набухшую головку члена в анус девушки, пытаясь протолкнуть его как можно дальше. Хотя отверстие между раздвинутыми ягодицами было обильно умаслено после соитий с Андре, у Тео возникли трудности. Массажист был одарен менее крупным органом, чем его молодой соперник, что позволяло ему проникать даже в самые узкие проходы. Но Тео, прежде не имевший подобного опыта, не мог этого знать и не ожидал встретить сопротивление, а потому винил своего друга в том, что тот своим пенисом занял все пространство, перекрыв узкий проход, в который сам он проник лишь наполовину. Неразрешимость дилеммы лишь усилила его юношеский пыл. Он попытался растянуть эластичное кольцо вокруг толстого корня пениса пальцами, однако быстро убедился, что этот метод, хотя и довольно оригинальный — одобренный, кстати, и Моникой, которая сочла это изощренной формой «наказания», — был не самым удачным способом решения проблемы. Тонкая кожица натянулась до предела и, казалось, была готова лопнуть.

И вдруг Тео вспомнил, что делал его более опытный предшественник. Его упорство было наконец вознаграждено. Он раздвинул ягодицы Моники как можно шире и под давлением медленно ввел свой член до упора внутрь растрескавшегося прохода, чему способствовали остатки семени Андре. Зарываясь лицом в белокурые волосы датчанки и вдыхая их сладкий аромат, Тео, с триумфом сознавая, что это и есть те самые шелковистые пряди, которыми он мог надеяться лишь любоваться издали, начал двигать пенисом в расширенном анусе Моники.

Зажав белокожую красотку меж напряженных мускулистых тел, молодые рыбаки теперь могли сосредоточиться на получении удовольствия. Рыбача вместе в своей ветхой лодчонке, они привыкли, работая, согласовывать свои усилия, словно специально готовились к этому моменту. Тео руками раздвигал полушария ягодиц девушки, а его напарник тем временем следил, чтобы не смыкались ее бедра, так что от этого выгадывал не только он сам, но и в целом все трио, исполнявшее сложнейший пируэт. Повязка была сорвана с губ Моники грубой рукой, и вместо влажного от слюны шарфа возник возбужденный пенис, который она тут же принялась сосать, предвкушая во рту вкус мужского семени.

Пронзенная сразу тремя мужскими членами, Моника испытала истинное блаженство. Лишенное свободы движений, ее тело вдруг обрело повышенную чувствительность. Она могла во всей полноте вкусить наслаждение от сладострастной боли, пронизывающей хрупкое тело с каждым движением пенисов в узких каналах ануса и влагалища. Даже вкус юной плоти во рту казался острее — более пряным и резким. Ее не тревожило, что грубые руки больно тискают ее груди и зубы одного из насильников нещадно впиваются в нежные розовые соски, едва не прокусывая их до крови. Упиваясь блаженной болью и соленым привкусом молодого пениса во рту, Моника желала, чтобы это длилось вечно.

Она и не подозревала, что ее желанию суждено было осуществиться.

Едва Моника привыкла к слаженному мерному ритму движений мускулистых мужских тел, ей пришлось настраиваться на иную волну. Молодые люди поменялись местами. Влажный благоухающий пенис из влагалища переместился в ее рот, а тот, который датчанка с таким упоением только что ласкала языком, теперь входил в ее зад. Пока его друг вводил свой чуть менее объемный орган в зудящий и растянутый до предела ректальный канал, Тео вставил твердую головку своего пениса в щель влагалища. Но не успела Моника приспособиться к новому темпу, как трио еще раз сменило диспозицию. Теперь Тео сунул горячий ствол члена, хранящий ароматы ее влагалища и ануса, ей в рот, и третий из друзей извергнул теплое семя в шершавое небо, посылая жаркую волну сладострастия в область клитора девушки. Молодые люди меняли позу несколько раз, пока наконец не почувствовали признаки усталости и надвигающегося шторма.

Моника исчезла. В санатории «Элизиум» решили, что она пошла купаться и утонула: на песчаном берегу нашли оставленные ею пляжное полотенце и голубой шелковый шарф, хотя наличие последнего так и не смогли объяснить. Несмотря на трагическую кончину перспективной пациентки, доктор Броски не позволил сентиментальности взять верх над деловой практичностью. Во избежание огласки, которая могла привести к краху его оздоровительной империи или — что было столь же нежелательно — привлечь излишнее внимание общественности, местные власти получили щедрое подношение.

Мужу Моники сообщили печальную весть о ее гибели, выслав о том документальное подтверждение. Уже через неделю он утешился в объятиях несовершеннолетней горничной, и жена стала для него не более чем далеким воспоминанием. Только Андре, казалось, искренне оплакивал утрату прекрасной датчанки. И лишь спелый венец Карлы цвета корицы заставил поблекнуть образ бледно-розового бутона Моники.