Дни и ночи «Элизиума»

Но Моника была жива — и притом счастлива, как никогда прежде. Рыбаки увезли ее на свой остров, в заброшенную хижину, принадлежавшую всем троим. Здесь девушку держали под замком, ее обнаженное тело всегда было готово к истязаниям, единственно удовлетворявшим ее противоестественные сексуальные нужды. Щиколотки и запястья датчанки были постоянно связаны веревками, а к ним крепилась длинная цепь, другой конец которой был надежно обмотан вокруг ветхой деревянной балки под потолком, чтобы пленница ненароком не сбежала. Надзор за Моникой был настолько строгим, что без сопровождения она даже не могла выйти наружу, чтобы справить нужду. Ей никогда не развязывали руки — даже во время купания. Ее мучители и не подозревали, что тем самым оказывают ей огромную услугу.

Им доставляло удовольствие связывать свою рабыню в самых развратных позах, часто приглашая друзей позабавиться с неподвижной пленницей. Во время подобных сборищ Монике завязывали глаза оставшимся шарфом, ибо это лишало ее невозможности видеть, сколько пенисов вожделели ее тело и кому они принадлежали, что возбуждало и ее саму, и молодых людей. Забавы ради она пыталась вслепую отличить одного от другого, со временем научившись угадывать, что в ее влагалище проникает пенис, только что побывавший у нее во рту или заднем проходе. Однако случались и ошибки, поскольку в этой игре было слишком много участников.

Самый старший среди своих однокашников, Тео обычно проявлял наибольшую изобретательность. В день рождения его двоюродного брата датчанку подвесили к деревянной балке под потолком, обвязав ее веревкой за талию и продев две петли под коленями, так что ей, чтобы сохранять равновесие, приходилось держаться за веревку руками. Эта поза искажала от природы изящные контуры ее гениталий: пухлые половые губы выворачивались наружу, а ягодицы напоминали половинки разрезанной дыни — к вящему восторгу ее юных воздыхателей. Внизу предусмотрительно поставили грубо сколоченный дубовый стол, на который в порядке очередности забирался один из компании, чтобы исполнить свою миссию, при этом вращая ноги девушки, как лопасти пропеллера, дабы усилить чувствительность пениса, тонувшего в божественном водовороте ее влагалища или ануса. По случаю дня рождения любвеобильный кузен Тео опробовал и то и другое. Впоследствии он еще не раз возвращался к этому занятию, не в силах оставить без участия слезные мольбы женщины о «наказании».

Однако фантазии Тео намного превосходили потребности его младших товарищей. Втайне от них он время от времени навещал светловолосую пленницу. Он продолжал предаваться обычным плотским утехам, однако воображение его все более пленяли сочные прелести между ее бедер, особенно чарующе розовый трепещущий язычок. Тео, к которому, как повелось с детства, все друзья обращались за советом и защитой, оттого, видимо, был мудр не по годам, поскольку давно подозревал, что этот шелковистый отросток имел иное предназначение, чем служить предметом забавы неумелых юнцов, теребивших и дергавших его смеха ради. Боже, как ему хотелось сомкнуть вокруг него свои губы!

И наконец это произошло. Однажды утром Тео под вымышленным предлогом отослал двух своих друзей в деревню, рассудив, что они будут отсутствовать не меньше часа. Обнаженное тело Моники было уже подготовлено к экзекуциям. Подвешенная к деревянной балке, она ожидала появления гостей, что уже стало ежедневным ритуалом. Тео несколько минут молча взирал на ее тело, распятое в нелепой позе. Мягкий бугорок, словно почувствовав его пристальный взгляд, дрогнул и вынырнул из пушистых подушечек половых губ. Тео был более не в силах сдерживаться. Упав на колени, он взял его в рот — сперва робко, привыкая к незнакомому вкусу и новым ощущениям. Хрупкость и нежность клитора ошеломила Тео — настолько, что он испытал непреодолимое садистское желание укусить его. И он сделал это — сначала осторожно, потом с большим неистовством. Каждый раз, когда острые крепкие зубы впивались в беззащитную плоть, Моника поджимала ягодицы, словно желая сомкнуть зияющую щель влагалища; пальцы связанных рук в сладкой истоме зарывались в курчавые пряди волос молодого рыбака. Во рту ее не было кляпа, так что она могла закричать, попросить Тео, чтобы он прекратил истязания. И все же она молчала, напротив, в немой мольбе подставляя Тео раздвинутые ягодицы. Он с готовностью внял ее просьбе, грубо вставив три пальца в трепещущий анус. Заскорузлые суставы, извиваясь, глубоко проникали в задний проход, обломанные ногти ранили эластичную кожицу. Тео нетерпеливо облизал губы: язык его отдохнул и теперь был готов вновь исследовать сочные прелести Моники, ощутить шелковистую гладь сладкого отростка ее клитора. Повинуясь своим инстинктам, Тео достиг вершин в сексуальной изощренности, ибо, даря боль и наслаждение, он за короткое время приобрел куда большие навыки, чем мужчина вдвое старше мог приобрести за всю свою жизнь.