Дни испытаний

Она родилась во время войны, и все участники войны в ее глазах были старыми людьми. Это почти документально подтверждало суровое торжественное слово «ветераны». И вот один из них, увешанный орденскими планками, сидит рядом с ней, и люди принимают его за ее мужа. А ведь действительно Александр Семенович очень молодо выглядит. Ни морщин, ни одного седого волоса, только энергичная складка возле рта. Папа был не так уж много старше его, но седой, на лбу и возле глаз морщины. Особенно постарел он после ухода матери. Мать словно отравила отца каким-то ядом, этот яд незаметно от всех разъедал его.

А ведь и у Горного была, наверное, когда-то семья. Может быть, и сейчас есть, хотя он и говорил что-то о своем одиночестве. Нине стало не по себе. И неловкость и еще какое-то незнакомое тяжелое чувство охватили ее.

Александр Семенович не то понял ее состояние, не то просто поддался горьким воспоминаниям.

— Жена! — сказал он. — В сорок четвертом погибла на фронте, ей тогда было девятнадцать.

Нине стало жаль Александра Семеновича, но одновременно исчезло и то, незваное, тяжелое и давящее… «Что это было? Неужели ревность, неужели я ревновала?»

…Поднялся занавес. Нина любила этот миг. Открывалась не сцена, открывались чужие жизни, стягивались тугим углом чистота и корысть, благородство и подлость, душевная сила и безволие.

И хорошо-хорошо было следить за тем, как побеждает светлое. Пусть некоторые скептически улыбались: «Добродетель торжествует, порок наказан. Примитив!» Так и должно быть. В этом мудрость жизни.

После смерти отца и во время своей войны с Аллой Петровной она в какие-то минуты усомнилась в этой мудрости. Но это же был приступ малодушия. Просто ее бросили в воду, не научив плавать. И ей на секунду показалось, что плавать вообще невозможно. Даже смешно. Но это все в прошлом. А теперь Нина знает — светлое побеждает!

Театр в ее родном городе был неважный. Помещался он в старом здании, из тех, которые по официальной терминологии именуются приспособленными. Артисты менялись так часто, словно в их жилах текла цыганская кровь. По веснам они не могли равнодушно слышать паровозные гудки и вместе с пробуждением природы разъезжались в неизвестных направлениях. Режиссеры были тоже из разряда кочующих. Появляясь, они до хрипоты ругали своих предшественников, до хрипоты кричали о своей приверженности к искусству, ставили два-три посредственных спектакля и, исчерпав этим свои возможности, начинали поносить актеров, зрителя, местное руководство, современную драматургию и, наконец, исчезали.

Они совершали фантастические рейсы — Прибалтика — Алтай — Закавказье — Колыма — Белоруссия — Дальний Восток. Расстояния их не останавливали. А на их место приезжали другие…

Но все-таки это был театр. И пьеса, если она чего-то стоила, сама говорила за себя, и всегда находились хотя бы один-два актера, которые светились, если не талантом, то искренностью, увлеченностью.

На этот раз пьеса оказалась своеобразной. В ней было всего три действующих лица — муж, жена и большой друг семьи. В фантастической, почти условной форме показывалось, как равнодушие мужа принижает красивую и талантливую женщину, а любовь снова окрыляет ее, превращая из Золушки в принцессу.

— Да, — рассуждал Горный, когда они шли домой. — Да, человек такой, каким его видят те, кто рядом. Только такой, а не другой!

И хотя пьеса была, в сущности, не об этом, Нина не стала с ним спорить. Она думает о другом. Александр Семенович кажется ей похожим на того «доброго волшебника» из пьесы, который превращает Золушку в принцессу.

Нине не хочется домой. Она бы с удовольствием погуляла. Может быть, потому что уж очень славная погода. Такая погода бывает только здесь. Среди суровой зимы вдруг проглянет весеннее солнце, зазвучит веселая капель, прозрачней станет воздух, выше небо. И оттого сейчас вечером, когда свежит несильный морозец, так бодряще похрустывает под ногами искристый ледок.

Да, Нина не отказалась бы полчасика покружиться по нешироким улицам. Но Александр Семенович не предлагал ей этого…

— А что, Нина, если вы подарите мне еще один вечер?

Меньше всего Нина понимала себя. Всю неделю после памятного посещения театра она ждала подобного вопроса. Но Александр Семенович разговаривал с ней только о деле. Нине было досадно. И в то же время она недоумевала: «Ну, чего мне надо? Разве ему интересно со мной? Ведь он годится мне в отцы. И то, что он пригласил меня, была простая случайность. Ведь он же сам объяснил… Все, все объяснил, как в школе».

— Поскучайте со стариком!

В маленьком коридорчике послышались грузные шаги. Приближался «покоренный Сазоныч», как прозвали теперь девушки старого возчика. Он чуть не молитвенно смотрел на Александра Семеновича и, казалось, готов был не только перетаскивать ящики и мешки, но, если потребует Горный, броситься в огонь.

— Я подумаю, — сказала Нина. И, захватив коробку с пирожными, за которой она приходила, побежала к себе.