Дни испытаний

— Столько работы у нас везде, а тут… Их бы к нам на стройку подсобниками.

— Ну, положим, из старика-то какой подсобник, — без улыбки возражает Ирина Павловна.

— И постарше его работают. Людям пенсию дадут, а они с производства не уходят. А он еще и пенсионного возраста не достиг. Пусть бы там и зарабатывал авторитет.

— Ну, это вне нашей компетенции, — все тем же ровным, спокойным голосом возражает Ирина Павловна. — Давай-ка лучше почитаем дела на завтра.

Тимофей принялся за изучение дел, предназначенных на следующий день.

Одно из них было настоящей человеческой драмой. Под судом оказалась пожилая женщина, мать двух детей. Старшему из них уже за двадцать. Парень учится в одном из Московских педагогических институтов. Из дела можно было понять, что он связался с какой-то компанией из так называемой «золотой» молодежи. Ресторанные похождения, соответствующие девицы, погоня за импортными тряпками — все требовало денег. И они черпались из единственного надежного источника — выпрашивались, вымогались у матери. Мать тянулась из последних сил. Заработная плата школьной уборщицы невелика. Но изо дня в лень она ходила по квартирам: белила, мыла полы, стирала. Почти весь заработок посылался в Москву. Денег не хватало. Приходилось занимать, выпрашивать, унижаться. Кончилось тем, что, получив очередное письмо от сына, в котором он грозил покончить с собой, если не получит денег, мать взломала замок в комнате своей соседки, вытащила из шифоньера чернобурку, дорогое пальто, другие вещи и, разумеется, попалась при первой же попытке их продать.

— Его надо судить, не ее, — дочитав дело, сказал Тимофей.

— Подонок редкий, — согласилась Ирина Павловна. — Мы о нем сообщили в партком института.

— А ее я бы оправдал, — не унимался Тимофей.

— Ну, с этим не спешите. Преступление — налицо.

Ирина Павловна наклонилась над бумагами, как бы давая понять, что разговор окончен.

Тимофей взглянул на ее ровный, казалось, размеренный циркулем пробор. Справа отделилась небольшая прядка волос. Она нарушала ритуально-строгую размеренность.

— Она же не для себя. Этот мерзавец запугал ее, запутал.

— Мотивы преступления бывают различными. Они могут служить смягчающим обстоятельством. Но оправданием вряд ли, особенно в данном случае.

Судьба женщины и спокойный невозмутимый голос Ирины Павловны составляли такой контраст, что Тимофею больше не хотелось спорить с ней. Он только почему-то подумал — прядка эта у нее совсем случайно выбилась.

— Ты не представляешь, сколько там названий! Просто не знаю, как мы их запомним? — теребя свою пышную косу, сокрушалась Леночка Штемберг.

— И все по-латыни, все по-латыни, — вторила ей Рита Осокина.

— Еще папа говорил, что анатомия самый трудный предмет.

Нина соглашалась с подругами. Но на самом деле их страхи перед ужасно трудной анатомией, да и все другие их заботы и тревоги казались ей наивными, как детские игры.

И это было не потому, что они учились, а она, Нина, работала, жила самостоятельной жизнью. Нине казалось, что она много старше не только Леночки и Риты, но и круглоглазой Верочки и Гали Воронцовой, хотя Галя была старше Нины почти на два года.

Нина пережила что-то такое, чего не пережил, не испытал никто из ее подруг. Это что-то было памятным разговором с Горным. Александр Семенович предложил ей выйти за него замуж. Пусть несколько грубовато, пусть не так, как она читала, представляла себе… Суть не в том. Он сделал ей предложение. И все остальное блекло, бледнело перед этим событием.

Мысленно Нина теперь не расставалась с Александром Семеновичем. Все свои поступки, все события в своей жизни она мерила его мерой. Ей хотелось рассказывать ему обо всем, что происходило с ней, и также все до мельчайших подробностей знать о нем. Ей хотелось как можно больше быть с ним. И все время, проведенное врозь, было для нее потерянным или почти потерянным.

И сейчас, слушая подруг, отвечая им, она ждала только, когда они, наконец, уйдут, чтобы бежать на свидание с Горным, который ждал ее возле кино. А Леночка и Рита как назло не уходили. Когда они собрались, Нина поняла, что опоздала в кино. Тем не менее, наскоро оделась и, поручив Гришу Любови Ивановне, выбежала почти вслед за подругами.

Вечер выдался студеный. Сухой морозец пощипывал Нинины щеки, ветер проникал за воротник пальто.

Она не замечала этого. И, казалось, поняла, какая погода на улице, только увидев Горного. Александр Семенович энергично постукивал модными ботинками. Нос его покраснел от мороза, а на щеках появился синеватый оттенок.

— Заморозила тебя, — виновато сказала Нина.

— Бывает, — улыбнулся Александр Семенович.

«Даже не рассердился, — подумала Нина. — Странный человек, то раздражается без причин, а то…»

— Ну, куда же мы с тобой, Нина? В кино-то опоздали.

Нина еще раз оглядела чуть сгорбившуюся от холода фигуру Горного. Ей было приятно, что такой солидный, серьезный, взрослый, как не раз говорила она себе, человек ждет ее, мерзнет из-за нее. Волна благодарной нежности охватила ее, захлестнула все ее существо.

Нина взяла Горного под руку.