Читаем Дни испытаний полностью

Тимофей внимательно смотрит на эту миловидную женщину с темными блестящими волосами, разрезом темных глаз, похожую на японку. Переводит взгляд на прокурора. «Молода, куда ей против него».

— Вещи? Нет. Их покупал папа.

— А продукты?

— Продукты — чаще всего соседка.

— А папа давал вам деньги на личные расходы?

— Всегда.

— А в чем состояли ваши расходы?

— Даже не знаю.

— Все-таки, припомните. Кино, мороженое, конфеты, тетради, учебники, вообще книги? Так?

— Так.

— Папа не ограничивал вас?

— Что вы, папа всегда совал мне в карман.

— А такая сумма, как 50 рублей, выигранные по облигации, надо думать, впервые оказалась у вас в руках?

— Такая — впервые.

— И вы не сумели ее разумно израсходовать? Удивительно!

По залу плещется легкий смешок.

Адвокат не удерживается от взгляда в сторону обвинителя.

— Боюсь, в том и состоит ее беда, что она не умела правильно расходовать деньги, — умело парирует удар прокурор.

— Скажите, Казанцева, — продолжает адвокат, — какие отношения были у вас с Аллой Петровной Гусевой?

— Плохие были…

— Почему? Что же вы молчите? Не сошлись характерами? У меня есть данные, что она учила вас обвешивать покупателей?

— Это все знают в магазине.

— А вы отказались обвешивать?

— Да.

Тимофей замечает, что Нинины друзья довольны адвокатом. И девушки, и мужчины. А где же тот, с которым она шла тогда? Тимофей еще раз оглядывает зал. Нет, его нет здесь. Быть может, они тогда случайно оказались вместе?

Суд уже перешел к допросу свидетелей.

— Свидетель Кокорин, что вам известно по данному делу? — спрашивает Ирина Павловна.

Пригладив шершавой в ссадинах рукой свою немытую сивую гриву, Сазоныч неторопливо, пространно рассказывает историю о ящике с яблоками.

— Почему Казанцева предложила это вам? — спрашивает прокурор. — Зачем ей делиться с вами?

— А сама она как же вынесет?.. Самой ей невозможно.

— А вам возможно?

Прокурор словно ставит под сомнения слова Сазоныча, но тем самым умело заставляет его подтвердить их.

— Мне-то? Так я такие же ящики по другим магазинам повез. Кто будет считать, сколько их у меня?

— Свидетель Кокорин, — насмешливо хмурит брови адвокат, — значит, эта многоопытная девушка хотела сбить вас с пути истинного?..

По залу снова пробежал смешок. Успокаивающе звякнул колокольчик.

— И вы отказались, — продолжает адвокат. — Какие же мотивы вами руководили?

— Какие мотивы? — недоуменно переспрашивает Сазоныч.

— Меня интересует, не было ли у вас личных счетов с подсудимой.

— Какие у меня с ней счеты? Не было никаких счетов. Хоть кого спросите.

— Значит, не было. Почему же вы все-таки отказались?

— Честный я человек, вот и отказался.

— Значит, честный. Это похвально, Кокорин. Похвально. Вопросов больше не имею.

«Тут что-то неспроста, — думает Тимофей. — Что она имеет в виду?»

— Свидетель Кокорин, можете занять место в зале.

Сазоныч посмотрел на Ирину Павловну, но не сел, а раздраженно заворчал:

— Тоже защищают! Она дружкам золотые часы раздаривает. Это при ее-то зарплате, а они в защиту.

— Какие золотые часы? — неприязненно спросил прокурор.

— А что, не верите? Горного, завмага ихнего, будете допрашивать, спросите. Я сам у него на столе видел. И надпись выбитая: «Александру Семеновичу от Нины».

Свидетеля Горного Тимофей узнал сразу. Так вот кто он такой! Заведующий магазином. А по виду почти министр. И она, значит, с ним. Подарки ему дарила. Да и сейчас как она смотрит на него!

Горный сразу располагал к себе, и это было особенно заметно в сравнении с Кокориным. Кокорин был не чужд стремления показать себя, покрасоваться. Александр Семенович, как всякий порядочный человек, тяготился судебным разбирательством. Кокорин держался суетливо, подобострастно. Александр Семенович — не только с достоинством, но, скорее, раздраженно и свысока.

Веско, убедительно Горный характеризует Нину. Исключает всякую возможность даже подозревать ее в хищении.

— Вы опытный торговый работник, — говорит Ирина Павловна. — Объясните нам, откуда же у подсудимой образовалась такая недостача?

— Если бы знал, объяснил бы еще на следствии.

— Может быть, здесь имели место халатность, про счеты, перевесы?

— Не думаю.

— В вашей практике, вероятно, не раз встречались подобные истории?

— Встречались… Но с такими людьми очень редко. Больше с хапугами, пьяницами.

— Государственный обвинитель имеет вопросы?

— Скажите, свидетель Горный, не случалось Казанцевой задерживать у себя выручку, сдавать ее на следующий день?

— В нашем магазине это не практикуется, — уклончиво отвечает Александр Семенович.

— Но, может быть, допускались исключения.

— Исключения? — переспрашивает Горный. — Мы стараемся, чтобы их не было.

— Но все-таки случалось это с Казанцевой?

Горный нерешительно смотрит на Нину.

— Кажется, один раз.

— А может быть, два?

— Может быть, и два.

И снова из зала веет неприязненным холодком недоверия к подсудимой.

— Но назавтра она сдавала все полностью… — пытается смягчить впечатление Александр Семенович.

— У вас с Казанцевой были личные, неслужебные отношения? — перебивает прокурор.

Тимофей тяжело, по-медвежьи ворочается на стуле.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Советская классическая проза / Культурология
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези